ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Каменев Анатолий Иванович
Ловушка для элиты

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В этот вечер я с семьей и детьми генерала Корнилова перешел на английское госпитальное судно, а на другой день на дредноуте "Мальборо" мы уходили от постылых берегов Босфора, унося в душе неизбывную скорбь. (Деникин)


  
  
  

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

   0x01 graphic
   Сохранить,
   дабы приумножить военную мудрость
   "Бездна неизреченного"...
  
   Мое кредо:
   http://militera.lib.ru/science/kamenev3/index.html
  
   Я готов подарить офицерам (воинской части, ВВУЗам, конкретным людям) часть моих трудов, из авторской "Энциклопедией русского офицера" .

0x01 graphic

  

"Рыбак, плетущий сеть" 1854.

Художник Фелицин Ростислав Иванович (1830-1904)

А. Деникин

ЛОВУШКА ДЛЯ ЭЛИТЫ

(Фрагменты из книги "Очерки русской смуты")

Стратагема "возвращенный шпион": "От одной ловушки проистекает другая ловушка".

Сунь-цзы

  

Судьба войск, оставшихся на Северном Кавказе, и Каспийской флотилии. Упразднение "Южно-русского правительства". Последние дни в Крыму. Оставление мною поста главнокомандующего ВСЮР

  
   Грозные недавно Вооруженные силы Юга распались. Части, двинувшиеся берегом моря на Геленджик, при первом же столкновении с отрядом дезертиров, занимавших Кабардинскую, не выдержали, замитинговали и рассеялись. Небольшая часть их была подобрана судами, остальные ушли в горы или передались большевикам.
  
   Части Кубанской армии и 4-го Донского корпуса, вышедшие горами к берегу Черного моря, расположились между Туапсе и Сочи, лишенном продовольствия и фуража, в обстановке чрезвычайно тяжелой. Надежды кубанцев на "зеленых" и на помощь грузин не оправдались. Кубанская Рада, правительство и атаман Букретов, добивавшийся командования войсками, требовали полного разрыва с "Крымом" и склонялись к заключению мира с большевиками; военные начальники категорически противились этому. Эта распря и полная дезорганизация верхов вносили еще большую смуту в казачью массу, окончательно запутавшуюся в поисках выхода и путей к спасению.
  
   Сведения о разложении, колебаниях и столкновениях в частях, собравшихся на Черноморском побережье, приходили в Феодосию и вызывали мучительные сомнения: как быть с ними дальше? Эти сомнения волновали Ставку и разделялись казачьими кругами. Ставка указывала перевозить только вооруженных и желающих драться.
   Донские правители смотрели более пессимистично: на бурном заседании их в Феодосии решено было воздержаться пока вовсе от перевозки донцов в Крым. Мотивами этого решения были: с одной стороны, развал частей, с другой -- опасение за прочность Крыма ("ловушка").
   Такое неопределенное положение доно-кубанских корпусов на побережье длилось после моего ухода еще около месяца, завершившись трагически: кубанский атаман Букретов через генерала Морозова заключил договор с советским командованием о сдаче армии большевикам и сам скрылся в Грузию. Большая часть войск сдалась действительно, меньшая успела переправиться в Крым.
  
   В начале марта начался исход с Северного Кавказа. Войска и беженцы потянулись на Владикавказ, откуда в 10-х числах марта по Военно-Грузинской дороге перешли в Грузию. Обезоруженные грузинами войска и беженцы были интернированы потом в Потийском лагере.
  
   Еще восточнее берегом Каспийского моря отходил на Петровск астраханский отряд генерала Драценко. Отряд этот сел 16 марта в Петровске на суда и совместно с Каспийской флотилией пошел в Баку.
   Генерал Драценко и командующий флотилией адмирал Сергеев заключили условие с азербайджанским правительством, в силу которого ценою передачи Азербайджану оружия и материальной части войскам разрешен был проход в Поти.
   Военная флотилия, не поднимая азербайджанского флага и сохраняя свое внутреннее управление, принимала на себя береговую оборону. Но когда суда начали входить в гавань, обнаружился обман: азербайджанское правительство заявило, что лицо, подписавшее договор, не имело на то полномочий, и потребовало безусловной сдачи. На этой почве во флоте началось волнение; адмирал Сергеев, отправившийся в Батум, чтобы оттуда войти в связь со Ставкой, был объявлен офицерами низложенным, и суда под командой капитана 2-го ранга Бушена ушли в Энзели с целью отдаться там под покровительство англичан.
   Английское командование, не желая столкновения с большевиками, предложило командам судов считаться интернированными и распорядилось снять части орудий и машин. И когда большевики вслед за тем сделали внезапную высадку, сильный английский отряд, занимавший Энзели, обратился в поспешное отступление; к англичанам вынуждены были присоединиться и наши флотские команды.
   Один из участников этого отступления русский офицер писал впоследствии о чувстве некоторого морального удовлетворения, которое испытывали "мы -- жалкие и беспомощные среди англичан" при виде того, как "перед кучкой большевиков, высадившихся и перерезавших дорогу в Решт, войска сильной, могущественной британской армии драпали вместе с нами...".
  
   Рухнуло государственное образование Юга, и осколки его, разбросанные далеко, катились от Каспия до Черного моря, увлекая людские волны. Рухнул оплот, прикрывавший с севера эфемерные "государства", неустанно подтачивавшие силы Юга, и разительно ясно обнаружилась вся немощность и нежизнеспособность их... В несколько дней пала "Черноморская республика" "зеленых", не более недели просуществовал "Союз горских народов", вскоре сметен был и Азербайджан. Наступал черед Грузинской республики, бытие которой, по соображениям общей политики, допускалось советской властью еще некоторое время.
   На маленьком Крымском полуострове сосредоточилось все, что осталось от Вооруженных сил Юга.
  
   Армия, ставшая под непосредственное мое командование, сведена была в три корпуса (Крымский, Добровольческий, Донской), Сводную кавалерийскую дивизию и Сводную кубанскую бригаду. Все остальные части, команды, штабы и учреждения, собравшиеся в Крым со всей бывшей территории Юга, подлежали расформированию, причем весь боеспособный личный состав их пошел на укомплектование действующих войск. Крымский корпус силою около 5 тысяч по-прежнему прикрывал перешейки. Керченский район обеспечивался от высадки со стороны Тамани сводным отрядом в 1Ґ тысячи. Все прочие части расположены были в резерве, на отдыхе: Добровольческий корпус в районе Севастополя -- Симферополя, донцы -- в окрестностях Евпатории.
  
   Ставку я расположил временно в тихой Феодосии, вдали от кипящего страстями Севастополя.
   Ближайшая задача, возложенная на армию, заключалась в обороне Крыма.
   Армия насчитывала в своих рядах 35-40 тысяч бойцов, имела на вооружении 100 орудий и до 500 пулеметов. Но была потрясена морально, и войска, прибывшие из Новороссийска, лишены были материальной части, лошадей, обозов и артиллерии. Добровольцы пришли поголовно вооруженными, привезли с собой все пулеметы и даже несколько орудий; донцы прибыли безоружными.
  
   С первого же дня началась спешная работа по реорганизации, укомплектованию и снабжению частей. Некоторый отдых успокаивал возбужденные до крайности нервы.
   До тех пор в течение полутора лет части были разбросаны по фронту на огромные расстояния, почти не выходя из боя. Теперь сосредоточенное расположение крупных войсковых соединений открывало возможность непосредственного и близкого воздействия старших начальников на войска.
   Противник занимал северные выходы из крымских перешейков по линии Геническ -- Чонгарский мост -- Сиваш-Перекоп. Силы его были невелики (5-6 тысяч), а присутствие в тылу отрядов Махно и других повстанческих банд сдерживало его наступательный порыв. Со стороны Таманского полуострова большевики никакой активности не проявляли.
  
   Движение главных сил Юга к берегам Черного моря советским командованием расценивалось как последний акт борьбы. Сведения о состоянии наших войск, о мятежах, подымаемых войсками и начальниками, весьма преувеличенные, укрепляли большевиков в убеждении, что белую армию, припертую к морю, ждет неминуемая и конечная гибель. Поэтому операция переброски значительных сил в Крым, готовность и возможность продолжать там борьбу явились для советского командования полнейшей неожиданностью.
  
   На Крым не было обращено достаточно внимания, и за эту оплошность советская власть поплатилась впоследствии дорогой ценой.
   Необходимо было упорядочить и реорганизовать гражданское управление, слишком громоздкое для Крыма.
   "Южно-русское правительство" Мельникова, прибыв в Севастополь, попало сразу в атмосферу глубокой и органической враждебности, парализовавшей всякую его деятельность. Правительство -- по своему генезису, как созданное в результате соглашения с Верховным Кругом -- уже по этой причине было одиозно и вызывало большое раздражение, готовое вылиться в дикие формы.
  
   Поэтому с целью предотвращения нежелательных эксцессов я решил упразднить правительство еще до своего ухода. 16 марта я отдал приказ об упразднении Совета министров. Взамен его поручалось М. В. Бернацкому организовать "сокращенное численно, деловое учреждение, ведающее делами общегосударственными и руководством местных органов". Приказ подтверждал, что "общее направление внешней и внутренней политики останется незыблемым на началах, провозглашенных мной 16 января в г. Екатеринодаре".
  
   На членов правительства этот неожиданный для них приказ произвел весьма тягостное впечатление... Форму не оправдываю, но сущность реорганизации диктовалась явной необходимостью и личной безопасностью министров.
   В тот же день, 16-го, члены правительства на предоставленном им пароходе выехали из Севастополя и перед отъездом в Константинополь заехали в Феодосию проститься со мной. После краткого слова Н. М. Мельникова ко мне обратился Н. В. Чайковский:
   -- Позвольте вас, генерал, спросить: что вас побудило совершить государственный переворот?
   Меня удивила такая постановка вопроса -- после разрыва с Верховным Кругом и, главное, после того катастрофического "переворота", который разразился над всем белым Югом...
   -- Какой там переворот! Я вас назначил и я вас освободил от обязанностей -- вот и все.
  
   После этого Ф. С. Сушков указал на "ошибочность моего шага": за несколько дней своего пребывания в Крыму правительство, по его словам, заслужило признание не только общественных кругов, но и военной среды. Так что все предвещало возможность плодотворной работы его...
   -- К сожалению, у меня совершенно противоположные сведения. Вы, по-видимому, не знаете, что творится кругом. Во всяком случае, через несколько дней все случившееся станет вам ясным...
  
   Покидал свой пост генерал Хольмэн -- неизменный доброжелатель армии. В своем прощальном слове он говорил: "...С глубочайшим сожалением я уезжаю из России. Я надеялся оставаться с вами до конца борьбы, но получил приказание ехать в Лондон для доклада своему правительству о положении... Не думайте, что я покидаю друга в беде. Я надеюсь, что смогу принести вам большую пользу в Англии... Я уезжаю с чувством глубочайшего уважения и сердечной дружбы к вашему главнокомандующему и с усилившимся решением остаться верным той кучке храбрых и честных людей, которые вели тяжелую борьбу за свою Родину в продолжение двух лет..."
   При новой политике Лондона генерал Хольмэн был бы действительно не на месте.
  
   Расставался я и со своим верным другом И. П. Романовским. Освобождая его от должности начальника штаба, я писал в приказе:
   "Беспристрастная история оценит беззаветный труд этого храбрейшего воина, рыцаря долга и чести и беспредельно любящего Родину солдата и гражданина.
   История заклеймит презрением тех, кто по своекорыстным побуждениям ткал паутину гнусной клеветы вокруг честного и чистого имени его.
   Дай Бог Вам сил, дорогой Иван Павлович, чтобы при более здоровой обстановке продолжать тяжкий труд государственного строительства".
   На место генерала Романовского начальником штаба я назначил состоявшего в должности генерал-квартирмейстера генерала Махрова.
   Хольмэн, предполагавший выехать в ближайший день в Константинополь, предложил Ивану Павловичу ехать с ним вместе.
   Рвались нити, связывавшие с прошлым, становилось пусто вокруг...
  
   Поздно вечером 19-го в Феодосию приехал генерал Кутепов по важному делу. Он доложил:
   "Когда я прибыл в Севастополь, то на пристани офицер, присланный от генерала Слащова, доложил мне, что за мной прислан вагон с паровозом и что генерал Слащов просит меня прибыть к нему немедленно. В этом вагоне около 8 часов вечера я прибыл в Джанкой, где на платформе меня встретил генерал Слащов и просил пройти к нему в вагон. После легкого ужина по просьбе Слащова я прошел к нему в купе, и там он мне очень длинно стал рассказывать о том недовольстве в войсках его корпуса главнокомандующим и о том, что такое настроение царит среди всего населения, в частности среди заявивших ему об этом армян и татар, в духовенстве, а также во флоте и якобы среди чинов моего корпуса, и что 23 марта предположено собрать совещание из представителей духовенства, армии, флота и населения для обсуждения создавшегося положения и что, вероятно, это совещание решит обратиться к генералу Деникину с просьбой о сдаче им командования. Затем он прибавил, что ввиду моего прибытия теперь на территорию Крыма он полагает необходимым и мое участие в этом совещании.
   На это я ему ответил, что относительно настроения моего корпуса он ошибается. Участвовать в каком-либо совещании без разрешения главнокомандующего я не буду и, придавая огромное значение всему тому, что он мне сказал, считаю необходимым обо всем этом немедленно доложить генералу Деникину. После этих моих слов я встал и ушел.
   Выйдя на платформу, я сел в поезд и приказал везти себя в Феодосию".
   То, что я услышал, меня не удивило.
  
   Генерал Слащов вел эту работу не первый день и не в одном направлении, а сразу в четырех. Он посылал гонцов к барону Врангелю, убеждая его "соединить наши имена" (то есть Врангеля и Слащова), и при посредстве герцога С. Лейхтенбергского входил в связь по этому вопросу с офицерскими флотскими кругами. В сношениях своих с правой, главным образом, общественностью он старался направить ее выбор в свою личную пользу. Вместе с тем через генерала Боровского он входил в связь с генералами Сидориным, Покровским, Юзефовичем и условливался с ними о дне и месте совещания для устранения главнокомандующего. В чью пользу -- умалчивалось, так как первые двое были антагонистами Врангеля и не имели также желания возглавить себя Слащовым. Наконец, одновременно чуть ли не ежедневно Слащов телеграфировал в Ставку с просьбой разрешить ему прибыть ко мне для доклада и высказывал "глубокое огорчение", что его не пускают к "своему главнокомандующему...".
  
   Генерал Сидорин усиленно проводил взгляд о "предательстве Дона" и телеграфировал донскому атаману, что этот взгляд разделяют "все старшие начальники и все казаки". Он решил "вывести Донскую армию из пределов Крыма и того подчинения, в котором она сейчас находится", и требовал немедленного прибытия атамана и правительства в Евпаторию "для принятия окончательного решения...".
  
   Я знал уже и о той роли, которую играл в поднявшейся смуте епископ Вениамин, возглавивший оппозицию крайних правых, но до каких пределов доходило его рвение, мне стало известным только несколько лет спустя... На другой день после прибытия "Южно-русского правительства" в Севастополь преосвященный явился к председателю его. Об этом посещении Н. М. Мельников рассказывает:
  
   "Епископ Вениамин сразу начал говорить о том, что "во имя спасения России" надо заставить генерала Деникина сложить власть и передать ее генералу Врангелю, ибо только он, по мнению епископа и его друзей, может спасти в данных условиях Родину. Епископ добавил, что у них, в сущности, все уже готово к тому, чтобы осуществить намеченную перемену, и что он считает своим долгом обратиться по этому делу ко мне лишь для того, чтобы по возможности не вносить лишнего соблазна в массу и подвести легальные подпорки под "их" предприятие, ибо, если "Южно-русское правительство" санкционирует задуманную перемену, все пройдет гладко, "законно"...
  
   Епископ Вениамин добавил, что, согласится "Южно-русское правительство" или не согласится, -- дело все равно сделано будет...
   Это приглашение принять участие в перевороте, сделанное притом епископом, было так неожиданно для меня, тогда еще впервые видевшего заговорщика в рясе, и так меня возмутило, что я, поднявшись, прекратил дальнейшие излияния епископа".
  
   Епископ Вениамин посетил затем министра внутренних дел В. Ф. Зеелера, которому также в течение полутора часов внушал мысль о необходимости переворота.
   "Все равно с властью Деникина покончено, его сгубил тот курс политики, который отвратен русскому народу. Последний давно уже жаждет "хозяина земли русской", и мешать этому теперь уже вполне созревшему порыву не следует. Нужно всячески этому содействовать -- это будет и Богу угодное дело. Все готово: готовы к этому и генерал Врангель и вся та партия патриотически настроенных действительных сынов своей Родины, которая находится в связи с генералом Врангелем. Причем генерал Врангель -- тот Божией милостию диктатор, из рук которого и получит власть и царство помазанник...
   Епископ был так увлечен поддержкой разговора, что перестал сохранять сдержанность и простую осторожность и дошел до того, что готов был тут же ждать от правительства решений немедленных".
   Сидорин, Слащов, Вениамин... Все это, в сущности, меня уже мало интересовало.
  
   Я спросил генерала Кутепова о настроении добровольческих частей.
   Он ответил, что одна дивизия вполне прочная, в другой настроение удовлетворительное, в двух -- неблагополучно. Критикуя наши неудачи, войска, главным образом, обвиняют в них генерала Романовского. Кутепов высказал свое мнение, что необходимо принять спешные меры против собирающегося совещания и лучше всего вызвать ко мне старших начальников с тем, чтобы они сами доложили мне о настроении войск.
  
   Я взглянул на дело иначе: настало время выполнить мое решение. Довольно.
   В ту же ночь совместно с начальником штаба генералом Махровым я составил секретную телеграмму -- приказание о сборе начальников на 21 марта в Севастополь на Военный совет под председательством генерала Драгомирова "для избрания преемника главнокомандующему Вооруженными силами Юга России". В число участников я включил и находившихся не у дел, известных мне претендентов на власть и наиболее активных представителей оппозиции.
   В состав совета должны были войти: командиры Добровольческого (Кутепов) и Крымского (Слащов) корпусов и их начальники дивизий. Из числа командиров бригад и полков -- половина (от Крымского корпуса в силу боевой обстановки норма может быть меньше).
   Должны прибыть также: коменданты крепостей, командующий флотом, его начальник штаба, начальники морских управлений, четыре старших строевых начальника флота. От Донского корпуса -- генералы Сидорин, Кельчевский и шесть лиц в составе генералов и командиров полков. От штаба главнокомандующего -- начальник штаба, дежурный генерал, начальник Военного управления и персонально генералы: Врангель, Богаевский, Улагай, Шиллинг, Покровский, Боровский, Ефимов, Юзефович и Топорков.
  
   К председателю Военного совета я обратился с письмом:
   "Многоуважаемый Абрам Михайлович!
   Три года российской смуты я вел борьбу, отдавая ей все свои силы и неся власть, как тяжкий крест, ниспосланный судьбою.
   Бог не благословил успехом войск, мною предводимых. И хотя вера в жизнеспособность армии и в ее историческое призвание мною не потеряна, но внутренняя связь между вождем и армией порвана. И я не в силах более вести ее.
   Предлагаю Военному совету избрать достойного, которому я передам преемственно власть и командование.
   Уважающий Вас А. Деникин".
  
   Следующие два, три дня прошли в беседах с преданными мне людьми, приходившими с целью предотвратить мой уход. Они терзали мне душу, но изменить, моего решения не могли.
  
   Военный совет собрался, и утром 22-го я получил телеграмму генерала Драгомирова:
  
   "Военный совет признал невозможным решать вопрос о преемнике главкома, считая это прецедентом выборного начальства, и постановил просить Вас единолично указать такового. При обсуждении Добровольческий корпус и кубанцы заявили, что только Вас желают иметь своим начальником и от указания преемника отказываются. Донцы отказались давать какие-либо указания о преемнике, считая свое представительство слишком малочисленным, не соответствующим боевому составу, который они определяют в 4 дивизии. Генерал Слащов отказался давать мнение за весь свой корпус, от которого могли прибыть только три представителя, и вечером просил разрешения отбыть на позиции, что ему и было разрешено. Только представители флота указали преемником генерала Врангеля. Несмотря на мои совершенно категорические заявления, что Ваш уход решен бесповоротно, вся сухопутная армия ходатайствует о сохранении Вами главного командования, ибо только на Вас полагаются и без Вас опасаются за распад армии; все желали бы Вашего немедленного прибытия сюда для личного председательствования в совете, но меньшего состава. В воскресенье в полдень назначил продолжение заседания, к каковому прошу Вашего ответа для доклада Военсовету.
   Драгомиров".
  
   Я считал невозможным изменить свое решение и ставить судьбы Юга в зависимость от временных, меняющихся, как мне казалось, настроений.
  
   Генералу Драгомирову я ответил:
   "Разбитый нравственно, я ни одного дня не могу оставаться у власти. Считаю уклонение от подачи мне совета генералами Сидориным и Слащовым недопустимым. Число собравшихся безразлично. Требую от Военного совета исполнения своего долга. Иначе Крым и армия будут ввергнуты в анархию.
   Повторяю, что число представителей совершенно безразлично. Но, если донцы считают нужным, допустите число членов сообразно их организации".
  
   В тот же день получена мною в ответ телеграмма генерала Драгомирова:
   "Высшие начальники до командиров корпусов включительно единогласно остановились на кандидатуре генерала Врангеля. Во избежание трений в общем собрании означенные начальники просят Вас прислать ко времени открытия общего собрания, к 18 часам, Ваш приказ о назначении без ссылки на избрание Военным советом".
  
   Я приказал справиться, был ли генерал Врангель на этом заседании и известно ли ему об этом постановлении, и, получив утвердительный ответ, отдал свой последний приказ Вооруженным силам Юга:
  
   "1.
   Генерал-лейтенант барон Врангель назначается главнокомандующим Вооруженными силами Юга России.
   2.
   Всем, шедшим честно со мною в тяжкой борьбе, -- низкий поклон.
   Господи, дай победу армии и спаси Россию.
   Генерал Деникин".
  

0x01 graphic

  

Русский крестьянин с мальчиком, вставший в утреннее время. 1818.

Художник Василий Павлович Мохначев (1797-)

Военный совет. Мой отъезд. Константинопольская драма

  
   О том, что происходило на Военном совете, я узнал лишь много времени спустя. Я думаю, что тогда и генерал Кутепов, и я не вполне верно оценивали добровольческие настроения.
   Приведу описание этих событий, составленное одним из участников и нашедшее подтверждение со стороны других членов совета:
  
   "В день совета было назначено в 2 часа дня собрание старших начальников дивизии на квартире у генерала Витковского, на которое должен был приехать в 3 часа генерал Кутепов. На совещании у генерала Витковского было единогласно решено просить генерала Деникина остаться у власти, так как все мы не могли мыслить об ином главнокомандующем. Заявление генерала Кутепова о том, что генерал Деникин твердо решил оставить свой пост, не изменило общего единодушного решения. У всех нас было впечатление, что генерал Деникин пришел к своему решению вследствие какого-то разногласия, интриг и выраженного ему недоверия. Всем нам непонятно было, почему генерал Кутепов не поддерживал нас в нашем решении, но, наоборот, настаивал на том, что наше решение ничего не изменит, так как он знает о твердом решении генерала Деникина. Нам было совершенно непонятно поведение генерала Кутепова, а потому большинство ушло с заседания неприязненно настроенными против него.
   Генерал Кутепов, уезжая с заседания у генерала Витковского, приказал собраться во дворце на назначенный вечером того дня Военный совет на 1Ґ часа раньше, с тем, чтобы устроить перед началом Военного совета предварительное совещание старших начальников Добровольческого корпуса.
   Кстати скажу, что так как в воздухе было тревожно, то решено было принять некоторые меры, которые выразились в следующем: от наших полков и артиллерийской бригады были назначены усиленные патрули, в особенности на улицах, примыкающих ко дворцу. На местах квартирования были назначены дежурные части, которые должны были бодрствовать в полной готовности и имели связных-быстроходов во дворце. У главного входа дворца стояли команды пулеметчиков. Такие же команды были скрытно размещены внутри соседних дворов. Во дворе дворца скрытно размещалась офицерская рота.
   На предварительном совещании под председательством генерала Кутепова все начальники единодушно высказали мысль о недопустимости оставления генералом Деникиным своего поста, настаивали на выражении ему полного доверия и о принятии всех мер, чтобы упросить его не оставлять своего поста. Решено было оказать соответствующее влияние на остальных участников Военного совета, с тем чтобы Военный совет просил бы и даже умолял генерала Деникина не покидать свой пост.
   Генерал Кутепов сидел грустный, как бы подавленный, и неоднократно заявлял о твердом решении генерала Деникина. Привыкнув видеть в генерале Кутепове начальника энергичного, настойчивого и решительного, мы недоумевали его пассивности. Невольно вспомнились слухи о его неладах с генералом Деникиным и о "подкапывании". Это было совершенно неправдоподобно, но тем не менее не было объяснений молчаливому, пассивному, а потому непонятному поведению генерала Кутепова. Никто из нас не понял тогда, как ему было тяжело. Мы не могли понять, что ему действительно было известно твердое и непреклонное решение генерала Деникина, мы не понимали, что генерал Кутепов, всегда честный и прямой, знал, что не может дать нам надежду, и, переживая гораздо острее и глубже все то, что мы переживали, не мог сказать нам ничего иного, как о твердом решении генерала Деникина оставить свой пост.
   Было решено на случай непреклонности генерала Деникина выразить ему полное доверие и просить его самого назначить себе заместителя, признание которого, естественно, будет для всех обязательным.
   Открывая заседание, генерал Драгомиров прочитал приказ главнокомандующего о назначении Военного совета. Затем была произведена поверка присутствующих на заседании и установление их права на участие в нем.
   Сейчас же по окончании поверки генерал Слащов заявил о том, что его корпус находится на фронте, а потому он не мог командировать на заседание всех старших начальников, имеющих право принять участие в нем. Генерал Драгомиров объявил, что это предусмотрено и оговорено в приказе главнокомандующего. Генерал Слащов продолжал настаивать на том, что его корпус не имеет на заседании достаточного числа представителей для выявления желаний и решения корпуса, что это является несправедливостью по отношению к доблестному корпусу, дольше всех отстаивающему последний клок белой русской земли, и прочее. Генерал Драгомиров снова заявил, что он не имеет права изменить приказ главнокомандующего, что для всех частей было назначено справедливое представительство, что число присутствующих от определенного воинского соединения не имеет существенного значения, раз представительство от него все-таки есть, а в частности, касаясь 2-го корпуса, ясно, что его голос в достаточной мере будет сильным в лице командира корпуса и присутствующих от корпуса представителей. Генерал Слащов снова с большим волнением старался доказать невыгодное и обойденное положение его корпуса в то время, как 1-й корпус имеет на заседании обильное наличие своих представителей. Генерал Кутепов заявил, что он согласен сократить число представителей от своего корпуса, если наличие их вызывает такой протест о нарушении справедливости. Генерал Драгомиров снова заявил, что он не видит нарушения справедливости по отношению к какому-нибудь из воинских соединений, изменить приказ главнокомандующего он не смеет и дальнейшее обсуждение вопроса о представительстве на заседании Военного совета он прекращает.
  
   Вслед за тем генерал Драгомиров объявил, что во исполнение приказа главнокомандующего необходимо избрать ему заместителя. Генерал Слащов первым просил слова и весьма пространно говорил о необходимости установить порядок. Кроме генерала Слащова, говорили, как мне помнится, генерал Махров и Вязьмитинов, заявляя о том, что им хорошо известно о непреклонном решении генерала Деникина уйти от власти. Генерал Слащов говорил несколько раз. Он говорил о недопустимости выборов "нового главнокомандующего", ссылаясь на уподобление Красной армии, после того, как старшие покажут пример "избрания". Горячо, прямолинейно, искренно, честно и хорошо говорил генерал Топорков. Со стороны Добровольческого корпуса до сих пор никто не говорил.
   Генерал Драгомиров приказал раздать бумагу и карандаши для закрытого намечения заместителя главнокомандующему. Тогда капитан 1-го ранга просил слова, начав словами: "Пути Господни неисповедимы", произнес патетическую речь о необходимости исполнить приказ главнокомандующего и назвать имя его заместителя, каковым является, по убеждению чинов Черноморского флота, генерал Врангель. Имя генерала Врангеля было названо официально на заседании совета, но в частных беседах оно уже называлось.
  
   В это время шло частное обсуждение около генерала Витковского, который после распоряжения генерала Драгомирова раздать бумагу просил через генерала Кутепова слова и энергично и настойчиво заявил о том, что он и чины Дроздовской дивизии находят невозможным для себя принять участие в выборах и категорически от этого отказываются. После слов генерала Витковского сейчас же присоединились к его заявлению начальники Корниловской, Марковской и Алексеевской дивизий и других частей Добровольческого корпуса.
  
   Представители от дивизий поддерживали своих начальников тем, что при их заявлении все вставали. Генерал Драгомиров в строгой форме обратил внимание на недопустимость такого заявления, так как оно составляет неисполнение приказа главнокомандующего. Тогда генерал Витковский возразил, что приказы главнокомандующего мы всегда исполняли и исполним и теперь, что мы ему вполне доверяем, и если главнокомандующий решил сложить с себя власть, то мы подчиняемся его решению и его назначению себе заместителя. Но предварительно необходимо выразить главнокомандующему доверие и просить его остаться у власти и немедленно довести до его сведения о таковом постановлении Военного совета. После этих слов кто-то из чинов Добровольческого корпуса крикнул: "В честь его высокопревосходительства главнокомандующего генерала Деникина -- ура". Дружное и громкое "ура" долго оглашало здание дворца. После того как оно кончилось и все сели на свои места, генерал Драгомиров снова пытался доказать необходимость выполнить приказ главнокомандующего, который Военным советом не может быть изменен. Тогда генерал Витковский и другие чины Добровольческого корпуса доказывали о необходимости доложить по прямому проводу генералу Деникину о настроении Военного совета, о выражении ему доверия и просьбы остаться у власти. Генерал Драгомиров на все эти доводы возражал и не соглашался с ними.
  
   Все были изрядно уставши, а потому к нашей просьбе -- сделать небольшой перерыв -- охотно присоединились многие другие, и, к нашему удовольствию, генерал Драгомиров на это согласился, объявив перерыв. Сейчас же мы (Добровольческий корпус) заняли одну из уединенных и находящихся внизу комнат и решили послать от себя срочную телеграмму генералу Деникину, в которой выразить ему полное доверие и признательность и просить остаться у власти. В занятую нами комнату пришли некоторые начальники, не принадлежавшие к Добровольческому корпусу, но вполне разделявшие наши взгляды. Не помню, кто составлял телеграмму, в общем она была составлена коллективно.
   Телеграмма сейчас же была отправлена на городской телеграф с одним из наших связных с приказанием добиться немедленной ее отправки генералу Деникину. Телеграмма была принята, но своевременно отправлена не была, ибо, как выяснилось позже, провод со Ставкой был занят и было распоряжение генерала Драгомирова никаких телеграмм без его разрешения не передавать.
  
   По возобновлении заседания Военного совета генерал Драгомиров изъявил согласие послать телеграмму генералу Деникину и просил составить текст ее. На просьбу, обращенную к генералу Драгомирову, переговорить с генералом Деникиным немедленно по прямому проводу с тем, чтобы после этого закончить заседание Военного совета, генерал Драгомиров категорически отказался.
  
   На другой день заседание долго не начиналось, и мы в недоумении и с разными предположениями ходили по коридорам, заходили и в большой зал заседаний, но постоянно видели двери в комнату старших начальников плотно закрытыми; вход в эту комнату без разрешения генерала Драгомирова не допускался. Неоднократно пытались узнать, когда начнется заседание совета и вообще состоится ли оно. Ответы получались самые расплывчатые и неуверенные.
   Вызвать генерала Кутепова из комнаты старших начальников не удавалось. Генерала Витковского в эту комнату не пропускали. Сведений об ответе генерала Деникина на посланную ему накануне телеграмму никаких не было. Слагалось впечатление, что Военный совет состоялся из высших начальников, а остальных игнорировали.
   Полная неизвестность и неопределенность создавшегося положения и отсутствие хотя каких-либо объяснений сильно нервировали и вызывали недовольство генералом Драгомировым, упорство которого на предыдущем заседании породило против него много врагов. Поэтому через некоторое время настроение из нервного превратилось определенно во враждебное против комнаты старших начальников. Но скоро оно было рассеяно неожиданным приходом группы новых офицеров, сопровождавших нескольких английских офицеров. Дневное заседание не было открыто, и ответ генерала Деникина не был объявлен нам. Нам объявили, что прибыла делегация от англичан, что сделанные ими предложения настолько необычайны и важны, что совершенно затемняют остроту переживаемых событий, а потому высшие начальники займутся обсуждением английских предложений, а заседание совета назначено на 8 часов вечера этого же дня.
  
   Также прошел слух, что приехал в Севастополь генерал Врангель, который будет присутствовать на вечернем заседании Военного совета.
   Когда мы прибыли на это заседание и в ожидании его открытия блуждали по коридорам и комнатам дворца, то через некоторое время заметили присутствие генерала Врангеля, который нервно ходил по коридору около большого зала. Двери в комнату старших начальников по-прежнему были закрыты, и в ней шло заседание. Несколько раз туда приглашали генерала Врангеля, и через короткое время он выходил оттуда еще более взволнованный".
  
   Как оказалось, генерал Врангель привез с собою в Севастополь английский ультиматум, адресованный мне, но врученный ему 20 марта в Константинополе; в своей ноте великобританское правительство предлагало "оставить неравную борьбу" и при его посредстве вступить в переговоры с советским правительством. В случае отклонения этого предложения Англия "снимала с себя ответственность" и угрожала прекратить какую бы то ни было дальнейшую помощь. По непонятным причинам об этом ультиматуме не было сообщено мне в Феодосию, и я узнал о нем только за границей.
  
   О происходившем в заседании "малого совета" -- старших начальников, до корпусных командиров включительно, генерал Богаевский пишет:
  
   "У всех было подавленное настроение духа. Почти никто не знал -- ни точной обстановки, ни истинных причин ухода генерала Деникина. Неестественной казалась и сама причина нашего сбора, невозможная до сих пор в регулярной армии.
   Кроме того, не было никого, кто мог бы в то время стать преемником генерала Деникина без возражений с чьей бы то ни было стороны. Никаких имен не называли.
   На другой день генерал Драгомиров собрал снова совещание и прочитал ответную телеграмму генерала Деникина, приказывавшего все-таки выборы произвести.
   Несмотря на это, многие протестовали против этого, и нужна была вся твердость и настойчивость генерала Драгомирова, чтобы совещание не приняло форму митинга и прошло спокойно...
   После долгих споров решено было составить два совещания: одно -- из старших начальников и другое -- из всех остальных. Первое должно было наметить преемника, второе поддержать или отвергнуть выборное лицо.
   Я был в числе старших начальников. Мы заседали в большом угловом кабинете, остальные -- в зале.
   Наше совещание затянулось. Все еще спорили и не могли остановиться на чьем-либо имени.
   Из зала, где томились уже несколько часов уставшие и голодные начальники войсковых частей, являлись не раз посланные с запросом, что мы решили?
   Нужно было как-нибудь кончать, откладывать на другой день было уже невозможно: этим неминуемо сразу подрывался бы авторитет будущего главнокомандующего.
   Тогда я выступил с речью, в которой, очертив создавшуюся обстановку и необходимость во что бы то ни стало скорее кончить вопрос, назвал генерала Врангеля как нового главнокомандующего.
   Возражений не последовало, и, как мне показалось тогда, не из симпатий к нему, а просто потому, что нужно же избрать кого-нибудь и кончить тяжкий вопрос. В то время едва ли кто думал о продолжении борьбы с красными вне Крыма: нужно было отсидеться, привести себя в порядок и уходить за границу, если не удастся удержать Крым. Считали, что Врангель с этим справится.
   Пригласили его в наш кабинет (он только что приехал из Константинополя), и здесь председатель сделал ему нечто вроде экзамена: "Како веруеши?" Его ответы в резком, решительном тоне, сводившиеся в общем к тому, что он не мыслит о продолжении серьезной борьбы и будет считать своим долгом, если станет во главе армии, "с честью вывести ее из тяжелого положения", удовлетворили не всех в совещании.
   Генерала Врангеля попросили временно удалиться, чем он, видимо, остался очень недоволен, и снова начали обсуждать его кандидатуру.
   Наконец, решено было остановиться на нем.
   Снова вызвали его, и генерал Драгомиров объявил ему о нашем решении.
  
   Генерал Врангель принял это внешне спокойно, однако у многих из нас -- да, вероятно, и у него -- все же были сомнения, утвердит ли генерал Деникин наш выбор. Мы не знали подробностей, но всем было известно, что между ними были дурные отношения и вина в них падала не на генерала Деникина...
   Согласившись на наш выбор, генерал Врангель удивил всех нас своим решительным требованием -- дать ему подписку в том, что условием принятия им поста главнокомандующего не будет переход в наступление против большевиков, а только вывод армии с честью из создавшегося тяжелого положения.
   На вопрос наш, зачем эта подписка, генерал Врангель ответил, что он хочет, чтобы все -- и прежде всего его родной сын -- не упрекнули его в будущем в том, что он не исполнил своего долга.
   Все это было не совсем для нас понятно -- такая предусмотрительность, но ввиду настойчивого требования генерала Врангеля -- чуть ли не под угрозой отказа от выбора -- подписка была дана.
   После этого была послана телеграмма генералу Деникину".
  
   Заседание "малого совета" закончилось.
   "Наконец, было объявлено нам приглашение занять свои места в зале заседания. Когда все были на своих местах, двери комнаты старших начальников отворились, и из нее вышли генерал Драгомиров, генерал Врангель и другие.
   Генерал Драгомиров прочел текст телеграммы, посланной им накануне генералу Деникину. Многие из нас обратили внимание, что содержание телеграммы было не совсем такое, как читали нам накануне в окончательной форме. Затем генерал Драгомиров прочел ответный приказ на нее генерала Деникина с назначением своим заместителем генерала Врангеля. По прочтении этого приказа генерал Драгомиров провозгласил "ура" в честь главнокомандующего генерала Врангеля".
  
   Вечер 22 марта.
   Тягостное прощание с ближайшими моими сотрудниками в Ставке и офицерами конвоя. Потом сошел вниз -- в помещение охранной офицерской роты, состоявшей из старых добровольцев, в большинстве израненных в боях; со многими из них меня связывала память о страдных днях первых походов. Они взволнованы, слышатся глухие рыдания... Глубокое волнение охватило и меня; тяжелый ком, подступивший к горлу, мешал говорить. Спрашивают:
   -- Почему?
   -- Теперь трудно говорить об этом. Когда-нибудь узнаете и поймете...
  
   Поехали с генералом Романовским в английскую миссию, откуда вместе с Хольмэном на пристань. Почетные караулы и представители иностранных миссий. Краткое прощание. Перешли на английский миноносец. Офицеры, сопровождавшие нас, в том числе бывшие адъютанты генерала Романовского, пошли на другом миноносце -- французском, который пришел в Константинополь на 6 часов позже нас.
   Роковая случайность...
   Когда мы вышли в море, была уже ночь. Только яркие огни, усеявшие густо тьму, обозначали еще берег покидаемой русской земли. Тускнеют и гаснут.
   Россия, Родина моя...
   * * *
  
   В Константинополе на пристани нас встретили военный агент наш генерал Агапеев и английский офицер. Англичанин что-то с тревожным видом докладывает Хольмэну. Последний говорит мне:
   -- Ваше превосходительство, пойдем прямо на английский корабль...
   Англичане подозревали. Знали ли наши?
   Я обратился к Агапееву:
   -- Вас не стеснит наше пребывание в посольстве... в отношении помещения?
   -- Нисколько.
   -- А в... политическом отношении?
   -- Нет, помилуйте...
  
   Простились с Хольмэном и поехали в русский посольский дом, обращенный частично в беженское общежитие.
   Там моя семья.
   Появился дипломатический представитель.
   Выхожу к нему в коридор. Он извиняется, что по тесноте не может нам предоставить помещения. Я оборвал разговор: нам не нужно его гостеприимства...
   Вернувшись в комнату, хотел переговорить с Иваном Павловичем о том, чтобы сейчас же оставить этот негостеприимный кров. Но генерала Романовского не было. Адъютанты не приехали еще, и он сам прошел через анфиладу посольских зал в вестибюль распорядиться относительно автомобиля.
   Раскрылась дверь, и в ней появился бледный как смерть полковник Энгельгардт:
   -- Ваше превосходительство, генерал Романовский убит.
   Этот удар доконал меня. Сознание помутнело, и силы оставили меня -- первый раз в жизни.
  
   * * *
  
   Моральных убийц Романовского я знаю хорошо. Физический убийца, носивший форму русского офицера, скрылся. Не знаю, жив ли он, или правду говорит молва, будто для сокрытия следов преступления его утопили в Босфоре.
   Генерал Хольмэн, потрясенный событием, не могший простить себе, что не оберег Романовского, не настояв на нашем переезде прямо на английский корабль, ввел в посольство английский отряд, чтобы охранить бывшего русского главнокомандующего...
   Судьбе угодно было провести и через это испытание.
   Тогда, впрочем, меня ничто уже не могло волновать. Душа омертвела.
   * * *
   Маленькая комната, почти каморка. В ней -- гроб с дорогим прахом. Лицо скорбное и спокойное. "Вечная память!.."
   * * *
   В этот вечер я с семьей и детьми генерала Корнилова перешел на английское госпитальное судно, а на другой день на дредноуте "Мальборо" мы уходили от постылых берегов Босфора, унося в душе неизбывную скорбь.
  
  

А.И. Деникин

Очерки русской смуты. -- Париж, 1921.

  
  
   0x01 graphic
  
   Информация к размышлению
  
   Секретные учения Китая-1   185k   Оценка:7.26*6   "Фрагмент" История Размещен: 13/03/2007, изменен: 12/03/2012. 185k. Статистика. 3168 читателей (на 31.10.2014 г.)
  
   Секретные учения Китая-2   277k   Оценка:5.03*7   "Фрагмент" История Размещен: 15/03/2007, изменен: 12/03/2012. 277k. Статистика. 5209 читатель (на 31.10.2014 г.)
  
   Секретные учения Китая-3   249k   Оценка:9.77*10   "Фрагмент" История Размещен: 17/03/2007, изменен: 12/03/2012. 249k. Статистика. 8088 читателей (на 31.10. 2014 г.)
  
   "Пятая колонна" против свободы и закона 134k "Фрагмент" Политика. Размещен: 05/05/2015, изменен: 05/05/2015. 134k. Статистика.
   В свое время Наполеон подтвердил сказанное: "четыре газеты могут сделать больше, чем стотысячная армия". Против Вооруженных сил СССР (1991) в едином фронте ополчились сотни газет, десятки телеканалов, массы "народных" избранников и большое число политиканствующих писателей и интеллигенции. В унисон с ними действовали и их ставленники в самих вооруженных силах. Это и была "пятая колонна"... (См.: статистика, факты)
   Иллюстрации/приложения: 12 шт.
   http://artofwar.ru/editors/k/kamenew_anatolij_iwanowich/pjatajakolonnaprotiwswobodyizakona.shtml
  
  
   Падшие "ангелы"...   59k   "Фрагмент" Политика Ионг. Размещен: 21/09/2014   Размещен: 21/09/2014, изменен: 21/09/2014. 59k. Статистика.
   Функции пятой колонны: мирного времени могут быть подытожены одним словом - "подрыв". Что касается функций военного времени, то считалось, что они сводятся к оказанию помощи немецким войскам посредством удара изнутри в ходе самой агрессии.
   Иллюстрации/приложения: 7 шт.
  
  
   Пятая колонна   50k   "Фрагмент" Политика Ионг. Размещен: 15/09/2014    
   Гитлер: "В нашем распоряжении будет достаточно добровольцев, людей вроде наших штурмовиков, достойных доверия и готовых на любую жертву. Никакая линия Мажино нас не остановит. Наша стратегия заключается в том, чтобы уничтожать противника изнутри, завоевывать его любыми средствами". Энциклопедия русского офицера. На 15 сентября 2014 г.: Объем: 78.543k. Книг и статей - 1.289. Посетителей - 2.208.392 чел. Иллюстрации - 9.143
   Иллюстрации/приложения: 4 шт.
  
  
   "Мир не для нашей эпохи!"   54k   "Фрагмент" Политика Ионг. Размещен: 14/09/2014    Размещен: 14/09/2014, изменен: 14/09/2014. 54k. Статистика.
   "Казалось, что Гитлер всегда умеет опередить. Он использовал средства, не известные другим; он применил новый метод - пятую колонну. Завоевания, для которых его предшественникам понадобились бы армии и флоты, ему удалось выиграть благодаря использованию агентуры и предательства в захватываемой стране. Как видно, шпионы и политические саботажники являлись его лучшими солдатами".
   Иллюстрации/приложения: 7 шт.
  
  
   "Троянский конь"   44k   "Фрагмент" Политика Ионг. Размещен: 13/09/2014     Размещен: 13/09/2014, изменен: 13/09/2014. 44k. Статистика.
   Третий рейх, словно магнит, притягивал к себе немцев, разбросанных по всему миру. В книге указывалось об "Ассоциации для немцев за границей". Подобной же работой занимались Немецкая академия (Deutsche Akademie) и Немецкий институт для иноземных стран (Deutsches Ausland-Institut). В книге указывалось, что третий рейх израсходовал более 250 000 000 марок на пропаганду и шпионаж за границей.
   Иллюстрации/приложения: 8 шт.
  
  
   И т.д.
  

0x01 graphic

  

"Аллегорическое изображение зимы в виде старика, греющего руки у огня" 1804.

Художник Боровиковский Владимир Лукич.

  
  

 Ваша оценка:

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023