ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Каменев Анатолий Иванович
Русский Иерусалим

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Над тактическими принципами, требовавшими быстрого сосредоточения всех сил для решительного удара, восторжествовало чувство человечности - огромная моральная сила вождя, привлекающая к нему сердца воинов и, вместе с тем, иногда сковывающая размах стратегии и тактики. У нашей армии был свой маленький "Иерусалим". Пока еще не тот - заветный, далекий с золотыми маковками сорока сороков Божьих церквей... Но близкий России... (Деникин)


  
  
  

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

   0x01 graphic
   Сохранить,
   дабы приумножить военную мудрость
   "Бездна неизреченного"...
  
   Мое кредо:
   http://militera.lib.ru/science/kamenev3/index.html
  

0x01 graphic

  

Вход Христа в Иерусалим.

Художник Кошелев Николай Андреевич (1840-1918)

  
  
  

А. Деникин

РУССКИЙ ИЕРУСАЛИМ

  

(Фрагменты из книги "Очерки русской смуты")

"Ныне воюют не столько оружи­ем, сколько умом", и "слава военная и сила наши не пошли нам впрок именно по узости мысли".

Ф.М. Достоевский

  
  
   Ледяной поход -- бой 15 марта у Ново-Дмитриевской. Договор с кубанцами о присоединении Кубанского отряда к армии. Поход на Екатеринодар
  
   15 марта -- Ледяной поход -- слава Маркова и Офицерского полка, гордость Добровольческой армии и одно из наиболее ярких воспоминаний каждого первопоходника о минувших днях -- не то были, не то сказки.
  
   Всю ночь накануне лил дождь, не прекратившийся и утром. Армия шла по сплошным пространствам воды и жидкой грязи -- по дорогам и без дорог -- заплывших, и пропадавших в густом тумане, стлавшемся над землею. Холодная вода пропитывала насквозь все платье, текла острыми, пронизывающими струйками за воротник. Люди шли медленно, вздрагивая, от холода и тяжело волоча ноги в разбухших, налитых водою, сапогах. К полудню пошли густые хлопья липкого снега, и подул ветер. Застилает глаза, нос, уши, захватывает дыхание, и лицо колет, словно острыми иглами.
  
   Впереди перестрелка: не доходя 2-3 верст до Новодмитровской -- речка, противоположный берег которой занят аванпостами большевиков. Их отбросили огнем наши передовые части, но мост оказался не то снесенным вздувшейся и бурной речкой, не то испорченным противником. Послали конных искать броды.
  
   Колонна сгрудилась к берегу. Две, три хаты небольшого хуторка манили дымками своих труб. Я слез с лошади и с большим трудом пробрался в избу сквозь сплошное месиво человеческих тел. Живая стена больно сжимала со всех сторон; в избе стоял густой туман от дыхания сотни людей и испарений промокшей одежды, носился тошнотный, едкий запах прелой шинельной шерсти и сапог. Но по всему телу разливалась какая-то живительная теплота, отходили окоченевшие члены, было приятно и дремотно.
   А снаружи ломились в окна, в двери новые толпы.
   -- Дайте погреться другим, совести у вас нету.
  
   Переправу искали долго. Корнилов разослал и всех конвойных офицеров. Всадники шли по подернувшему реку у берега тонкому слою льда, проваливались и иногда вместе с конем погружались в ледяную воду. Наконец, Марковские конные разведчики перешли реку в брод у снесенного моста. Тотчас же мелькнула белая папаха Маркова, и с того берега донесся его громкий голос:
   -- Всех коней к мосту, полк переправлять верхом и на крупах.
  
   Началась томительно долгая переправа: глубина -- в пол корпуса лошади, одновременно проходило не более двух; потом в поводу поворачивали коней обратно за новой очередью пехоты.
   Попробовали провезти орудие. Лошади шарахнулись, запутались о постромках, повалились вместе с ездовыми в воду и опрокинули пушку. Новая задержка. А в это время переправу начала громить неприятельская артиллерия. Одна за другой ложатся гранаты по снежному полю, падают в реку, вздымая высокие столбы пенящихся брызг. Вот одна упала прямо в костер, разведенный на берегу среди гревшейся толпы добровольцев; разметала, побила, переранила людей.
  
   Между тем, погода вновь переменилась: неожиданно грянул мороз, ветер усилился, началась снежная пурга. Люди и лошади быстро обросли ледяной корой; казалось, все промерзло до самых костей; покоробившаяся, будто деревянная одежда сковала тело; трудно повернуть голову, трудно поднять ногу в стремя.
  
   Уже вечереет -- пурга заглушает шум ружейной стрельбы. Не слышно, что делается впереди. Возле дороги, ведущей от переправы к Новодмитриевской, в поле -- брошенные орудия и повозки, безнадежно застрявшие в расплывшейся пахоте, подернутой сверху тонкой корой льда. По дороге тянется вереница людей. Словно тени. Местами тут же на дороге лежит неподвижное тело.
   -- Раненый? Долго молчит.
   Потом отрицательно качает головой.
   -- Вы подбодритесь, деревня близко, пропадете ведь здесь, в поле...
  
   Идут и не обращают уже никакого внимания на свист пуль, которыми посыпают дорогу застрявшие где-то в стороне, в темнеющей роще большевики. Проехал Корнилов с одним только штабом -- конвой почти весь переправляет пехоту. Стемнело окончательно.
  
   Марков, развернув против станицы Офицерский полк, оказался с ним в полном одиночестве.
   Покровский, который должен был атаковать станицу с юга, не подошел -- счел невозможным двигать по такой дороге и в такую погоду свой отряд. Это обстоятельство спасло большевиков от окружения и стоило нам потом двух лишних боев и лишней крови. Коннице, направленной в охват вправо, не удалось перейти речку и к ночи она вернулась к общей переправе; батарее, с поврежденными механизмами орудий, застряла в поле; в пятом часу только еще начинала переходить брод голова Партизанского полка -- переправа его протянется очевидно до ночи...
  
   Марков решил:
   -- Ну вот что. Ждать некого. В такую ночь без крыш тут все подохнем в поле. Идем в станицу!
   И бросился с полком под убийственный огонь мгновенно затрещавших со всех сторон ружей и пулеметов.
  
   Полузамерзшие, держа в онемевших руках винтовки, падая и проваливаясь в густом месиве грязи, снега и льда, офицеры бежали к станице, ворвались в нее и перемешались в рукопашной схватке с большевиками; гнали их потом до противоположной окраины, встречаемые огнем чуть не из каждого дома, где засели и грелись не ожидавшие такой стремительной атаки и не успевшие построиться красногвардейцы резервных частей.
  
   Когда мы подъехали к окраине станицы, Офицерского полка там уже не было. У околицы толпились артиллеристы застрявшей батареи с лошадьми, спасавшиеся от стужи и стоявшие в нерешительности: по всем темным улицам станицы шла беспорядочная стрельба. Корнилов послал ординарцев разыскать Маркова и полк, но не дождался донесения и поехал с Романовским, несколькими чинами штаба и ординарцами в обычный сборный пункт -- станичное правление.
   Командующий армией входил туда как раз в тот момент, когда из правления в другие двери выбегала толпа большевиков, встреченная в упор огнем...
  
   Всю ночь шла стрельба в станице; всю ночь переправлялась армия и весь следующий день подбирали и вытаскивали из грязи повозки обоза и артиллерию. Утром большевики атаковали Новодмитриевскую, но с большим уроном были отброшены. И каждый день потом их артиллерия со стороны Григорьевской громила нашу станицу, преимущественно площадь с церковью, где, как всегда, располагался Корнилов с штабом.
   В тот же день, 15-го, наш обоз переходил из аула Шенджий в станицу Калужскую, куда прибыл поздно ночью.
   Раненые и больные весь день лежали в ледяной воде...
   Смерть витала над лазаретом.
  
   * * *
  
   Мой бронхит свалил меня окончательно. Молодой зауряд-врач, променявший свою мирную профессию на беспокойную и опасную должность ординарца генерала Маркова, милейший Г. Д. Родичев, выслушал меня и, найдя какие-то необыкновенные шумы, смущенно сказал:
   -- Дело плохо, надо сбегать за доктором...
  
   Но 17-го приехали представители Кубани на совещание по поводу соединения армий. Пришлось подняться. Предварительно беседовал с Корниловым и Романовским. Выяснилось, что части Кубанского отряда "с оказией" прислали доложить, что они подчиняются только генералу Корнилову и, ест их командование и кубанское правительство почему-либо на это не пойдут, то все они перейдут к нам самовольно. Было решено, чтобы не создавать опасных прецедентов и не подрывать принципов дисциплины, побудить кубанские власти к мирному и добровольному соглашению.
  
   Приехали -- атаман, полковник Филимонов, генерал Покровский, председатель и товарищ председателя законодательной рады Рябовол и Султан-Шахим-Гирей, председатель правительства Быч -- люди которые суждено было впоследствии много времени еще играть большую роль в трагических судьбах Кубани.
  
   Начались томительно долгие нудные разговоры, к которых одна сторона вынуждена была доказывать элементарные основы военной организации, другая в противовес выдвигала такие аргументы, как "конституция суверенной Кубани", необходимость "автономной армии", как опоры правительства и т. д.
   Они не договаривали еще одного своего мотива -- страха перед личностью Корнилова: как бы вместе с Кубанским отрядом он не поглотил и их призрачную власть, за которую они так цепко держались. Этот страх сквозил в каждом слове. На нас после суровой, жестокой и простой обстановки похода и боя от этого совещания вновь повеяло чем то старым, уже, казалось, похороненным, напомнившим лето 1917 года -- с бесконечными дебатами революционной демократии, доканчивавшей разложение армии. Зиму в Новочеркасске и Ростове -- с разговорами донского правительства, дум и советов, подготовлявшими вступление на Дон красных войск Сиверса... А за стеною жизнь, настоящая жизнь уже напоминала о себе громким треском рвавшихся на площади и возле дома гранат.
   Нелепый спор продолжался.
  
   Корнилов заявил категорически, что он не согласен командовать "автономными" армиями, и пусть в таком случае выбирают другого.
   Кубанское правительство согласилось, наконец, на соединение армий, но устами Быча заявило, что оно устраняется от дальнейшего участия в работе и снимаег с себя всякую ответственность за последствия.
  
   Корнилов вспылил и, ударяя по столу пальцем с надетым на нем перстнем -- его характерный жест -- сказал:
   -- Ну нет! Вы не смеете уклоняться. Вы обязаны работать и помогать всеми средствами командующему армией.
  
   Жизнь настойчиво возвращала совещание к суровой действительности: задрожали стены, зазвенели стекла; возле нашего дома разорвалось несколько гранат; одна забрызгала грязью окна, другая разбила ворота...
   Кубанские представители -- попросили разрешения переговорить между собой. Мы вышли в другую комнату, и, набросав там проект договора, послали его кубанцам.
  
   В окончательной редакции протокол совещания гласил:
   "1. В виду прибытия Добровольческой армии в Кубанскую область и осуществления ею тех же задач, которые поставлены Кубанскому правительственному отряду, для объединения всех сил и средств признается необходимым переход Кубанского правительственного отряда в полное подчинение генералу Корнилову, которому предоставляется право реорганизовать отряд, как это будет признано необходимым.
   2. Законодательная рада, войсковое правительство и войсковой атаман продолжают свою деятельность, всемерно содействуя военным мероприятиям Командующего армией.
   3. Командующий войсками Кубанского края с его начальником штаба отзываются в состав правительства для дальнейшего формирования Кубанской армии"
   Подписали: генералы Корнилов, Алексеев, Деникин, Эрдели, Романовский, полковник Филимонов, Быч, Рябовол, Султан-Шахим-Гирей.
  
   Последние строки 3-го пункта, введенные по настоянию кубанских представителей, главным образом, якобы, только для морального удовлетворения смещенного командующего войсками, создали впоследствии большие осложнения во взаимоотношениях между главным командованием и Кубанью.
  
   В этот день. 17-го, после артиллерийского обстрела большевики из Григорьевской перешли опять в наступление на Новодмитриевскую; вечером проникли даже небольшими частями в самую станицу, соединившись здесь с местными иногородними. Несколько часов по улицам жужжали пули, пока, наконец, около полуночи наступление не было отбито.
   В ближайшие дни прибыли кубанские войска, влились в Добровольческую армию, которая после расформирования некоторых частей получила следующую организацию:
  
  -- 1-я бригада, Генерал Марков. Офицерский полк. 1-й кубанский стрелковый полк. 1-я инженерная рота.
  -- 1-я и 4-я батареи.
  -- 2-я бригада, Генерал Богаевский. Корниловский ударный полк. Партизанский полк. Пластунский батальон.
  -- 2-я инженерная рота. 2-я, 3-я и 5-я батареи.
  -- Конная бригада, Генерал Эрдели. 1-й конный полк.
  -- Кубанский полк (вначале -- дивизион). Черкесский полк. Конная батарея.
  -- Общая численность армии возросла до 6 тысяч бойцов. Вместе с тем почти удвоился наш обоз.
  
   Атака Екатеринодара решена. Были сомневающиеся, но не было несогласных, тем более, что армия до этих дней не знала неудачи и выполняла, не взирая на невероятные трудности, всякий маневр, который ей указывал командующий. Второй месяц уже Корнилов шел вперед, разбивая все преграды, которые встречал на своем пути, побеждая большевиков силою своей воли, обаянием своего мужества и доблестью преданных ему добровольцев.
  
   План операции заключался в следующем: 1) разбить отряды противника, действовавшие южнее Екатеринодара, для того, чтобы обеспечить возможность переправы и увеличить запас боевых припасов за счет большевистских складов; 2) внезапным ударом захватить станицу Елисаветинскую в 18 верстах западнее Екатеринодара -- пункт, где имелась только паромная переправа и где нас меньше всего ожидали; 3) переправиться через Кубань и атаковать Екатеринодар.
  
   В двадцатых числах бригада генерала Богаевского после кровопролитного боя захватила Григорьевскую и Смоленскую. Эрдели с конницей пошел к Елисаветинской. 24-го перед рассветом генерал Марков должен был внезапным ударом овладеть Георгие-Афипской станицей и станцией, где был центр закубанских отрядов, гарнизон свыше 5 тысяч человек с артиллерией и бронепоездами и склад боевых припасов.
  
   Неожиданным нападение не вышло: выступление почему-то сильно замешкалось и, когда голова колонны была в расстоянии менее версты от станицы, как-то сразу рассвело. Большевики увидели перед собою на ровном открытом поле не успевшую развернуться компактную массу пехоты, артиллерии, конных и, после минутного замешательства, открыли по ней убийственный огонь, в котором принял участие и показавшийся за поворотом бронированный поезд Корнилов со штабом в это время обгонял колонну и едва успел отъехать в сторону. Ружейной пулей ранило в ногу навылет генерала Романовского, который, однако, остался с Корниловым. По всему полю заметались люди, орудия... По счастью, впереди по заливным лугам проходила высокая насыпь железной дороги, и Марков успел развернуть и скрыть за ней свои части.
   В таком положении колонне Маркова пришлось простоять несколько часов. Впереди -- окраина станицы, опоясанная протекавшей в совершенно отвесных берегах речкой Шелш с единственным через нее мостом.
   Наступление замерло.
  
   Корнилов послал приказание бригаде Богаевского ускорить движение от Смоленской в глубокий обход Гергие-Афипской с запада. Сам переехал на это направление.
   Во второй половине дня Корниловцы и Партизаны, прорезав железную дорогу, вышли в тыл большевикам и после краткого горячего боя ворвались в станицу и на станцию. С востока вошел и Марков. Началось истребление метавшихся по всей станице остатков большевиков, не успевших прорваться к Екатеринодару. На станции, в числе прочей Добычи, нашли и драгоценные для нас снаряды -- до 700 штук.
  
   Полки как всегда соперничали в доблести, не омраченной ревнивым чувством. Когда Корнилов благодарил командира Партизанского полка, генерала Казановича, за взятие станицы, он ответил: 
   -- Никак нет, Ваше Высокопревосходительство. Всем успехом мы обязаны Митрофану Осиповичу и его полку...
  
   25 марта подтянулся обоз и пополудни армия двинулась дальше на северо-запад, подорвав железнодорожный мост и выслав отряд для демонстрации против Екатеринодара. Шли вначале вдоль полотна; скоро однако приостановились: подъехал бронированный поезд и эшелон большевиков, с которым наш авангард вел бой до темноты. Колонна свернула в сторону и продолжала путь уже темной ночью. Опять без дорог, сбиваясь и путаясь среди сплошного моря воды, залившей луга и дороги, скрывшей канавы, ямы, обрывы, в которые проваливались люди и повозки. Ночь казалась такой бесконечно долгой, и таким желанным -- раccвет...
  
   Пройдя 32 версты, колонна остановилась в ауле Панахес, откуда после небольшого отдыха, 2-я бригада генерала Богаевского двинулась дальше к Елисаветинской переправе, находившейся в десяти верстах и уже захваченной Эрдели.
  
   Переправа через Кубань представляет большой интерес не только технической стороной ее выполнения, но и необыкновенной смелостью замысла.
   У Елисаветинской был паром, подымавший нормально около 15 всадников или 4 повозки с лошадьми, или 50 человек. Позднее откуда то снизу, притянули другой паром, меньшей подъемной силы и с неисправным тросом, действовавший с перерывами. Был еще десяток рыбачьих гребных лодок.
   Этими средствами нужно было перебросить армию с ее обозом и беженцами, в составе не менее 9000 человек, до 4000 лошадей и до 600 повозок, орудий, зарядных ящиков.
  
   Операция выполнялась под угрозой с левого берега -- со стороны большевиков, владевших железнодорожным мостом, и под некоторым давлением с правого -- со стороны авангарда екатеринодарской группы большевиков.
  
   Переправа протекала в полном порядке и длилась трое суток в условиях почти мирных -- за исключением нескольких часов 27-го -- без обстрела. Обратный отход с боем потребовал бы значительно большого времени, вернее был невыполним вовсе, и, в случае неудачи боя, грозил армии гибелью.
   Переброшенный на правый берег громадный обоз -- подвижной тыл армии, прижатый к реке, становился в полную зависимость от какой либо случайности в изменчивой обстановке сражения.
  
   Для того, чтобы решиться на такую операцию, нужна была крепкая вера вождя в свое боевое счастье и в свою армию.
   Корнилов не сомневался.
  
   27 марта мы беседовали в штабе о вопросах, связанных с занятием Екатеринодара, как о чем-то неизбежном и не допускающим сомнения. Чтобы не повторить ростовской ошибки, решено было временно, до упрочения военного положения, не восстановлять кубанскую власть, а назначить в Екатеринодар генерал-губернатора; эта должность возложена была на меня. Помню, что кубанское правительство отнеслось к этой мере с молчаливым осуждением. И, когда я просил дать мне в помощь опытных общественных деятелей, они предложили мне... уволенного некогда полициймейстера и свое контр-разведочное отделение... В этот же день Корнилов в первый раз отдал приказ о том, чтобы окрестные кубанские станицы выставили и немедленно прислали в состав Добровольческой армии определенное число вооруженных казаков.
  
   Не сомневалась и армия.
   Весело толпились у берега, спеша переправиться. Корниловцы и Партизаны, шедшие в этот раз в голове, за конницей. Нервничали Марковские офицеры, и ворчал их генерал, оставленный с бригадой в арьергарде на левом берегу по окончания переправы обоза.
   -- Черт знает что! Попадешь к шапочному разбору!..
  
   Хорошее настроение царило и в обозном походном городке, по капризу судьбы вдруг выросшем на берегу Кубани вокруг маленького черкесского аула. Сотни повозок; пасущиеся возле, стреноженные лошади; пестрые лохмотья, разложенные для сушки на чуть пробивающейся траве под яркими еще холодными лучами весеннего солнца; дым и треск костров; разбросанные по всему полю группы людей, с нетерпением ждущих своей очереди для переправы и жадно ловящие вести с того берега. Словно во времена очень далекие -- табор крестоносцев -- безумцев или праведников, пришедших из-за гор и морей под стены святого города...
  
   И у нашей армии был свой маленький "Иерусалим".
   Пока еще не тот -- заветный, далекий с золотыми маковками сорока сороков Божьих церквей... Более близкий:
   -- Екатеринодар.
   Он влек необыкновенной притягательной силой. Даже люди с холодным умом, ясно взвешивавшие военно-политическое положение, не обольщавшиеся слишком радужными надеждами, поддавались невольно его гипнозу. А массы видели в нем конец своим мучениям, прочную почву под ногами и начало новой жизни.
   Почему -- в этом плохо разбирались, но верили, что так именно будет.
  

0x01 graphic

  

"Александр в Иерусалимском храме",

картина Себастьяно Конки

  

Штурм Екатеринодара

  
   К 27 марта на правом берегу Кубани была уже конница Эрдели и 2-я бригада Богаевскаго. Бригада Маркова прикрывала обоз.
  
   Смелый замысел, поразивший воображение большевиков и спутавший все расчеты их командования, не был доведен до своего логического конца. Над тактическими принципами, требовавшими быстрого сосредоточения всех сил для решительного удара, восторжествовало чувство человечности -- огромная моральная сила вождя, привлекающая к нему сердца воинов и, вместе с тем, иногда сковывающая размах стратегии и тактики.
  
   Корнилов мог, рассчитывая на трудную проходимость левобережных плавней, оставить для прикрытия обоза части вспомогательного назначения -- охранную, инженерные роты, команды кубанского правительства, вооруженных чинов обоза и т. п. Бригада Маркова могла бы к вечеру 27-го сосредоточиться в Елисаветинской. Но раненые оставались бы тогда три ночи без крова, и всему многочисленному населению обоза, в случае серьезного наступления с тыла от аула Панахес, грозила опасность попасть в руки большевиков.
  
   И Корнилов оставил на левом берегу треть своих сил и... Маркова, 1-я бригада постепенно, по частям выходила потом в боевую линию, начиная с полудня 28-го и до вечера 29-го.
  
   Начался бой за Екатеринодар.
   Утром, 27-го, отряд большевиков из Екатеринодара повел наступление на Елисаветинскую и открыл артиллерийский огонь по станице, явно нащупывая переправу. Сторожевое охранение Корниловцев было потеснено, и Неженцев постепенно ввел в дело весь свой полк.
   Пополудни генерал Богаевский двинул в бой и Партизанский полк. Генерал Казанович, развернув свои батальоны Партизан, двинулся в атаку без выстрела вдоль Екатеринодарской дороги, поддерживаемый редким огнем своей батареи. Большевики не выдержали атаки и бросились бежать в направлении на Екатеринодар. Бежали густыми толпами, в полном беспорядке и остановились только на линии "фермы" и примыкающих к ней хуторов -- в 3-х верстах от города.
   Казанович, преследуя большевиков, овладел кирпичным заводом, стоявшим на берегу Кубани, в полпути от Екатеринодара.
  
   В виду того, что на Богаевского возложено было только прикрытие Елисаветинской, а атака Екатеринодара предположена была лишь после переправы всей армии, он счел свою задачу выполненной и, оставив на высоте кирпичного завода сторожевое охранение, отвел полки на ночлег в станицу.
  
   Между тем, в штабе настроение значительно поднялось. Легкость, с которой был одержан успех этого дня, моральная неустойчивость большевиков, доходившие сведения о панике в Екатеринодаре, о начинающейся будто бы эвакуации и, вместе с тем, о подходящих спешно подкреплениях -- все это побудило Корнилова поспешить атакой и нанести решительный удар прежде чем большевики опомнятся и усилятся, не дожидаясь сосредоточения всех наших сил. Поздно ночью отдан был приказ ускорить переброску Кубанского стрелкового полка (из бригады Маркова), а Богаевскому совместно с Эрдели атаковать Екатеринодар 28-го марта.
  
   В этом решении многие видели потом причину рокового исхода операции...
   На войне принимаются не раз решения как будто безрассудные и просто рискованные. Первые кончаются удачей иногда, вторые часто. Успех в этом случае создает полководцу ореол прозорливости и гениальности, неудача обнажает одну только отрицательную сторону решения.
   Корнилов рискнул и... ушел из жизни раньше, чем окончилась Екатеринодарская драма. Рок опустил внезапно занавес, и никто не узнает, каким был бы ее эпилог.
  
   Утром 28-го Богаевский двинулся на Екатеринодар. Партизанскому полку приказано было атаковать западную окраину города, Корниловскому -- Черноморский вокзал (севернее города). Еще левее шла конница Эрдели в охват города с севера и северо-востока; она должна была преградить большевикам пути по Черноморской и Владикавказской железным дорогам и поднять казаков станицы Пашковской.
  
   Корниловцы, не получив почему-то своевременно приказа, задержались, и Казанович -- этот несравненный таран для лобовых ударов -- атаковал ферму и прилегающие хутора один и после горячего боя взял их. Не надолго: большевики подвели крупные резервы, при содействии сильного артиллерийского огня перешли в контратаку и вновь овладели фермой. Но слева подходили уже Корниловцы, опрокидывая большевиков; кубанские пластуны полковника Улагая поддержали Партизан и вместе с ними снова ворвались на ферму, закрепив ее за нами окончательно. В этот день пало много храбрых, в числе других ранены генерал Казанович, полковник Улагай, партизан -- есуал Лазарев.
  
   Мы подъехали к ферме вскоре после ее занятия. Был ясный солнечный день. С возвышенности, на которой стояла ферма, открывалась панорама Екатеринодара. Отчетливо видны были контуры домов предместья, кладбище и Черноморский вокзал. Впереди их -- длинные неправильные ряды большевистских окопов.
   Возле фермы стала наша батарея. Каждый выезд на позицию -- это трагедия: десяток патронов -- по целям, требующим сотен, молчание -- когда пехота не в силах подняться из окопов под сплошным ливнем неприятельского огня. Вправо, ближе к берегу, пошли и скрылись в складках поля и в роще Партизаны и пластуны, направляясь на кожевенные заводы Севернее большой дороги наступает Корниловский полк, и Неженцев идет вперед, не обращая внимания на летящие пули, уже сразившие нескольких его спутников, идет к кургану; откуда должно быть видно, как на ладони, открытое Поле, отделяющее нас от вокзала -- поле смерти, которое судьба на этот раз предоставляла преодолеть его полку.
   Странно и жутко было видеть от фермы человеческие силуэты на вершине бугра среди цепей и огня.
  
   Ферма, где остановился штаб армии, расположена на высоком отвесном берегу Кубани. Она маскировалась несколько рядом безлистых тополей, окаймлявших небольшое опытное поле, примыкающее к ферме с востока. С запада к ней подходила вплотную небольшая четырехугольная роща. Внутри двора -- крохотный домик в четыре комнаты, каждая площадью не больше полторы сажени, и рядом сарай. Вся эта резко выделявшаяся на горизонте группа была отчетливо видна с любого места городской окраины и, стоя среди открытого поля, в центре расположения отряда, не могла не привлечь к себе внимания противника.
  
   Перед вечером получено было донесение, что войска правого крыла, под начальством полковника Писарева (Партизаны, пластуны и подошедший батальон Кубанского стр. полка) после жестокого боя овладели предместьем города с кожевенным заводом и идут дальше.
  
   Настроение "фермы" ликующее.
   Уже никто не сомневается, что Екатеринодар падет. Не было еще случая, чтобы красная гвардия, потеряв окраину, принимала бой внутри города или станицы.
   Корнилов хотел уже перейти на ночлег в предместье и ему с трудом отсоветовали ехать туда. Коменданту штаба армии послано было приказание -- к рассвету выслать квартирьеров...
  
   Разместились тесно -- на полу, на соломе: в одной комнатке -- Корнилов с двумя адъютантами, в двух -- Романовский со штабом и команда связи, четвертая -- для перевязочного пункта; в маленькой кладовке, рядом с комнатой Корнилова, поместился я с двумя офицерами. Весь коридор был забит мертвецки спящими телами. Богаевский со штабом расположился возле, в роще, под бурками.
  
   Мне плохо спалось от холода, от стонов, раздававшихся всю ночь из перевязочной, и от напряженного ожидания
  
   Утром 29-го нас разбудил треск неприятельских снарядов, в большом числе рвавшихся в районе фермы. В течение трех дней с тех пор батареи большевиков перекрестным огнем осыпали ферму и рощу. Расположение штаба становилось тем более рискованным, что ферма стояла у скрещения дорог -- большой и береговой, по которым все время сновали люди и повозки, поддерживавшие сообщение с боевой линией. Но вблизи жилья не было, а Корнилов не хотел отдаляться от войск. Романовский указал командующему на безрассудность подвергаться такой опасности, но, видимо, не очень настойчиво, больше по обязанности, так как и сам лично относился ко всякой опасности с полнейшим равнодушием.
   И штаб остался на ферме.
  
   За ночь, оказалось, боевая линия не продвинулась. Писарев дошел до ручья, отделявшего от предместья артиллерийские казармы, обнесенные кругом земляным валом, представлявшим прекрасное оборонительное сооружение, и дальше продвинуться не мог. Атаки повторены были и ночью, и под утро -- не оставившим строя раненым Казановичем, вызвали лишь тяжелые потери (ранен был и полковник Писарев), но успехом не увенчались. Казанович предпринимал более "солидную" артиллерийскую подготовку. На нашем языке это означало лишних 15-20 снарядов...
  
   Неженцев оставался в прежнем положении, встретив упорное сопротивление и будучи не в силах преодолеть жестокий огонь противника. Корниловский полк, ослабленный сильно предшествовавшими боями, таял. В его ряды на пополнение влили две -- три сотни мобилизованных кубанских казаков по большей части необученных, которые, попадая сразу в самое пекло оглушительного боя, терялись и нервничали. Неженцев страдал за полк, ставил на чашку весов последнюю гирю -- свое моральное обаяние и второй день уже безотлучно сидел возле цепей на кургане, вокруг которого неустанно сыпались пули, и рвали в клочья человеческое тело вражеские гранаты.
  
   Только у Эрдели дело шло по-видимому успешно: конница его заняла Сады, пересекла железную дорогу и направилась к Пашковской. Станица эта, расположенная в 10 верстах к востоку от Екатеринодара -- большая и многолюдная, была враждебна большевизму с первых его дней, и восстание там в ближайшем тылу екатеринодарского гарнизона сулило весьма благоприятные перспективы.
  
   Между тем, береговой дорогой к кожевенному заводу мимо нас потянулись части Офицерского полка. Скоро показался и Марков. Идет широким шагом, размахивая нагайкой и издали еще, на ходу ругается:
   -- Черт знает что! Раздергали мой Кубанский полк, а меня вместо инвалидной команды к обозу пришили. Пустили бы сразу со всей бригадой -- я бы уже давно в Екатеринодаре был.
   -- Не горюй, Сережа, -- отвечает Романовский -- Екатеринодар от тебя не ушел.
   Два близких друга -- родственных по духу. В обоих -- горит огонь. Только в одном он прорывается наружу ярким пламенем, другой сковал его силой воли и сознанием исключительной нравственной ответственности своего поста...
  
   В виду сосредоточения всей бригады Маркова, решено было разобрать перемешанные части и вечером в 5 часов повторить атаку всем фронтом: Маркову на артиллерийские казармы, Богаевскому против Черноморского вокзала.
   Батарее полковника Третьякова редким огнем подготовляет штурм казарм. Цепи наши лежат словно вросшие в землю; нельзя поднять головы, чтобы тотчас же не задела одна из тысяч летящих кругом пуль. В глубокой канаве -- Марков с Тимановским, штабом (три человека) и командой разведчиков. Он ходит нервными шагами, нетерпеливо ждет начала атаки. Приказ отдан, но части медлят..
   -- Ну, видимо, без нас дело не обойдется.
   Вскочил на насыпь и бросился к цепям.
   -- Друзья, в атаку, вперед!
  
   Ожило поле, поднялись Добровольцы, и все живое бросилось к смертоносному валу -- храбрые и робкие -- падая, подымаясь, оставляя за собою на взрыхленном снарядами поле, на камнях мостовой судорожно подергивавшиеся и мертвенно неподвижные тела...
   Артиллерийские казармы взяты.
  
   Когда известие об этом дошло до левого фланга, Неженцев отдал приказ атаковать. Со своего кургана, на котором Бог хранил его целые сутки, он видел, как цепь поднималась и опять залегала; связанный незримыми нитями с теми, что лежали внизу, он чувствовал, что наступил предел человеческому дерзанию, и что пришла пора пустить в дело "последний резерв". Сошел с холма, перебежал в овраг и поднял цепи.
   -- Корниловцы, вперед!
   Голос застрял в горле. Ударила в голову пуля. Он упал. Потом поднялся, сделал несколько шагов и повалился опять, убитый наповал второй пулей.
  
   Не стало Митрофана Осиповича Неженцева!
  
   Потрясенные смертью командира, потеряв раненым помощника Неженцева, полковника Индейкина и убитым командира Партизанского батальона, капитана Курочкина, перемешанные цепи Корниловцев, Партизан и елисаветинских казаков схлынули обратно в овраг и окопы.
  
   А к роковому холму подходил последний батальон резерва, и генерал Казанович с рукой на перевязи, превозмогая боль перебитого плеча, повел его в атаку. Под бешенным огнем, увлекая за собой и елисаветинцев, он опрокинул передовые цепи большевиков и уже в темноте по пятам бежавших двинулся к городу.
  
   Вечером этого дня Богаевский объезжал позицию.
   "Большевики открыли бешенный пулеметный огонь -- рассказывает он -- пришлось спешиться и выждать темноты. Ощупью, ориентируясь по стонам раненых, добрался я до холмика с громким названием "штаб Корниловского полка" почти на линии окопов. Крошечный "форт" с отважным гарнизоном, среди которого только трое было... живых; остальные бойцы лежали мертвые. Один из живых -- временно командующий полком, измученный до потери сознания, спокойно отрапортовал мне о смерти командира, подполковника Неженцева. Он лежал тут же, такой же стройный и тонкий; на груди черкески тускло сверкал георгиевский крест.
   От позиции большевиков было несколько десятков шагов. Они заметили наше движение, и пули роем засвистели над нами, впиваясь в тела убитых. Лежа рядом с павшим командиром, я слушал свист пуль и тихий доклад его заместителя о боевом дне...
  
   К ночи в штабе армии положение фронта определялось следующим образом: бригада Маркова закрепляется в районе артиллерийских казарм. С партизанами Казановича связь потеряна и о судьбе их ничего неизвестно Корниловский полк, весьма расстроенный, занимает прежние позиции. Конница Эрдели отходит к Садам.
  
   Когда Корнилову доложили о смерти Неженцева, он закрыл лицо руками и долго молчал. Был угрюм и задумчив; ни разу с тех пор шутка не срывалась с его уст, никто не видел больше его улыбки. Не раз он неожиданно прерывал разговор с новым человеком:
   -- Вы знаете, Неженцев убит, какая тяжелая потеря...
   И на минуту замолчит, нервно потирая лоб своим характерным жестом.
  
   Когда к ферме подвезли на повозке тело Неженцева, Корнилов склонился над ним, долго с глубокой тоской смотрел в лицо того, кто отдал за него свою жизнь, потом перекрестил и поцеловал его, прощаясь, как с любимым сыном..
   На ферме как-то все притихли. Иван Павлович говорил мне в этот день:
   -- Никогда еще я не видел его таким расстроенным. Стараюсь отвлечь его мысли, но плохо удается. Просто так вот по-человечески ужасно жалко его.
   Опять ночь на ферме. Опять плохо спится -- от холода, от стонов раненых и от... тревожного предчувствия.
  
   * * *
  
   Утром 30-го ко всеобщему сожалению мы узнали, что успех боя был уже почти обеспечен, и только ряд роковых случайностей вырвал его из наших рук генерал Казанович с вечера 29-го, преследуя бежавших большевиков, прошел мимо участка Кутепова и просил его атаковать одновременно правее и доложить об этом Маркову. Затем, рассеяв легко большевиков, занимавших самую окраину, ворвался в город и, не встречая далее никакого сопротивления, стал подвигаться по улицам вглубь его.
   Этот удивительный эпизод, похожий на сказку, сам Казанович передает такими правдивыми и скромными словами:
   " Стрельба на участке 1-й бригады стихла. Я был уверен, что мои соседи справа также продвигаются по одной из ближайших улиц, а потому приказал от времени до времени кричать: "ура генералу Корнилову" -- с целью обозначить своим место моего нахождения Подвигаясь таким образом, мы достигли Сенной площади. Все было тихо. На площади стали появляться повозки, направлявшиеся на позиции противника. Преимущественно это были санитарные повозки с фельдшерами и сестрами милосердия, но попалась и одна повозка с хлебом, которой мы очень обрадовались, несколько повозок с ружейными патронами и, что особенно ценно, на одной были артиллерийские патроны.
   Между тем ночь проходила. Встревоженный долгим отсутствием каких либо сведений о наших частях, я послал по пройденному нами пути разъезды на отбитых у большевиков конях". Вернувшийся разъезд доложил, что "наших частей нигде не видно, что окраина города в том месте, где мы в него ворвались, занята большевиками, которые невидимому не подозревают о присутствии у них в тылу противника".
   Начальник разъезда, принятый за своего, успокоил большевиков, уверив их, что в городе все тихо .
   "Потеряв надежду на подход подкреплений, я решил, что дожидаться рассвета среди многолюдного города, в центре расположения противника, имея при себе 250 человек, значит обречь на гибель и их, и себя без всякой пользы для дела. Построив в первой линии Партизан с пулеметами, за ними Елисаветинцев и, наконец, захваченных у большевиков лошадей и повозки, я двинулся назад, приказав на расспросы большевиков отвечать, что мы -- "Кавказский отряд" -- идем занимать окопы впереди города. (Такой отряд незадолго перед тем высаживался на вокзале). Подходя к месту нашей последней атаки, мы наткнулись сначала на резервы большевиков, а потом и на первую линию. Наши ответы сначала не возбуждали подозрений, затем раздались удивленные возгласы
   - Куда же вы идете, там впереди уже кадеты!
   - Их-то нам и надо.
   Я рассчитывал, как только подойду вплотную к большевикам, броситься в штыки и пробить себе дорогу. Но большевики мирно беседуя с моими людьми, так с ними перемешались, что нечего было и думать об этом; принимая во внимание подавляющее численное превосходство противника, надо было возможно скорее выбираться на простор.
   Все шло благополучно, пока через ряды большевиков не потянулся наш обоз. Тогда они спохватились и открыли нам в тыл огонь, отрезав часть повозок".
   А в то же время, услышав огонь, начали стрелять из казарм наши части, пока, наконец, не выяснилось недоразумение.
  
   Настал рассвет, и все кончилось. Еще один счастливый случай потерян. Все складывалось на этот раз к нашему неблагополучию. И гибель всех старших начальников на участке Корниловского полка, удержавшая левое крыло на месте, и то обстоятельство, что Кутепов, по его словам, не мог поднять в атаку свои перемешанные и расстроенные после вчерашнего боя части, и случайность, что Марков перешел вечером на свой правый фланг, а Кутепов почему-то не послал ему доложить об атаке Казановича.
  
   Шел четвертый день непрерывного боя.
   Противник проявлял упорство доселе небывалое. Силы его везде, на всех участках боевой линии разительно превышали наши. Какова их действительная численность не знали ни мы, ни вероятно, большевистское командование. Разведка штаба определяла в боевой линии до 18 тысяч бойцов при 2-3 бронепоездах, 2-4 гаубицах и 8-10 легких орудиях.
   Но отряды пополнялись, сменялись, прибывали новые со всех сторон. Позднее в Екатеринодарских "Известиях" мы прочли, что защита Екатеринодара обошлась большевикам в 15 тысяч человек, в том числе 10 тысяч ранеными, которыми забиты были все лазареты, все санитарные поезда, непрерывно эвакуируемые на Тихорецкую и Кавказскую.
   Как бы то не было, ясно почувствовалось, что темп атаки сильно ослабел.
  
   В этот день генерал Корнилов собрал военный совет -- впервые после Ольгинской, где решалось направление движения Добровольческой армии. Я думаю, что на этот шаг побудило его не столько желание выслушать мнение начальников относительно плана военных действий, который был им предрешен, сколько надежда вселить в них убеждение в необходимости решительного штурма Екатеринодара.
   Собрались в тесной комнатке Корнилова генералы Алексеев, Романовский, Марков, Богаевский, я и кубанский атаман полковник Филимонов. Во время беседы выяснилась печальная картина положения армии:
   Противник во много раз превосходит нас силами и обладает неистощимыми запасами снарядов и патронов.
   Наши войска понесли тяжелые потери, в особенности в командном составе. Части перемешаны и до крайности утомлены физически и морально четырехдневным боем. Офицерский полк еще сохранился, Кубанский стрелковый сильно потрепан, из Партизанского осталось не более 300 штыков, еще меньше в Корниловском. Замечается редкое для добровольцев явление -- утечка из боевой линии в тыл. Казаки расходятся по своим станицам. Конница по-видимому ничего серьезного сделать не может.
   Снарядов нет, патронов нет.
   Число раненых в лазарете перевалило за полторы тысячи.
  
   Настроение у всех членов совещания тяжелое.
   Опустили глаза.
   Один только Марков, склонив голову на плечо Романовскаго, заснул и тихо похрапывает. Кто-то толкнул его.
   -- Извините, Ваше Высокопревосходительство, разморило -- двое суток не ложился...
   Корнилов не старался внести успокоительную ноту в нарисованную картину общего положения и не возражал. За ночь он весь как-то осунулся, на лбу легла глубокая складка, придававшая его лицу суровое, страдальческое выражение. Глухим голосом, но резко и отчетливо он сказал:
   -- Положение действительное тяжелое, и я не вижу другого выхода, как взятие Екатеринодара. Поэтому я решил завтра на рассвете атаковать по всему фронту. Как ваше мнение, господа?
   Все генералы, кроме Алексеева, ответили отрицательно. Мы чувствовали, что первый порыв прошел, что настал предел человеческих сил, и об Екатеринодар мы разобьемся; неудача штурма вызовет катастрофу, даже взятие Екатеринодара, вызвав новые большие потери, привело бы армию, еще сильную в поле, к полному распылению ее слабых частей для охраны и защиты большого города И, вместе с тем, мы знали, что штурм все-таки состоится, что он решен бесповоротно.
  
   Наступило тяжелое молчание Его прервал Алексеев.
   -- Я полагаю, что лучше будет отложить штурм до после завтра, за сутки войска несколько отдохнут, за ночь можно будет произвести перегруппировку на участке Корниловского полка; быть может, станичники подойдут еще на пополнение.
   На мой взгляд такое половинчатое решение, в сущности лишь прикрытое колебание, не сулило существенных выгод: сомнительный отдых -- в боевых цепях, трата последних патронов и возможность контратаки противника. Отдаляя решительный час, оно сглаживало лишь психологическую остроту данного момента Корнилов сразу согласился.
   -- И так, будем штурмовать Екатеринодар на рассвете 1-го апреля.
  
   Участники совета разошлись сумрачные Люди, близкие к Маркову, рассказывали потом, что, вернувшись в свой штаб, он сказал:
   -- Наденьте чистое белье, у кого есть. Будем штурмовать Екатеринодар. Екатеринодара не возьмем, а если и возьмем, то погибнем.
  
   После совещания мы остались с Корниловым вдвоем.
   -- Лавр Георгиевич, почему вы так непреклонны в этом вопросе?
   -- Нет другого выхода, Антон Иванович. Если не возьмем Екатеринодар, то мне останется пустить себе пулю в лоб.
   -- Этого вы не можете сделать. Ведь тогда остались бы брошенными тысячи жизней. Отчего же нам не оторваться от Екатеринодара, чтобы действительно отдохнуть, устроиться и скомбинировать новую операцию? Ведь в случае неудачи штурма отступить нам едва ли удастся.
   -- Вы выведете.
  
   Я встал и взволнованно проговорил:
   -- Ваше Высокопревосходительство! Если генерал Корнилов покончит с собой, то никто не выведет армии -- она вся погибнет.
   Кто-то вошел, и мы никогда уже не докончили этот разговор. В тот же вечер Корнилов как будто продолжил его с прибывшим с позиции в резерв Казановичем:
   -- Я думаю -- сказал Корнилов -- завтра повторить атаку всеми силами. Ваш полк будет у меня в резерве, и я двину его в решительную минуту. Что вы на это скажете?
   Казанович ответил, что по его мнению также следует атаковать и он уверен, что атака удастся, раз Корнилов лично будет руководить ею.
   -- Конечно, -- продолжал Корнилов -- мы все можем при этом погибнуть. Но, по моему, лучше погибнуть с честью. Отступление теперь тоже равносильно гибели: без снарядов и патронов это будет медленная агония...
  
   * * *
  
   В этот день, как и в предыдущие, артиллерия противника долго громила ферму, берег и рощу. Вдоль берега по дороге сновали взад и вперед люди и повозки. Шли из екатеринодарского предместья раненые -- группами и поодиночке. Я сидел на берегу и вступал в разговоры, с ними. Осведомленность их обыкновенно не велика -- в пределах своей роты, батальона, понятие об общем положении подчас фантастическое, но о настроении частей дают представление довольно определенное: есть усталость и сомнение, но нет уныния; значит далеко еще не все потеряно. С левого фланга по большой дороге проходят люди более подавленные и более пессимистически определяют положение; они, кроме того, голодны и промерзли.
  
   Неожиданная встреча: идет с беспомощно повисшей рукой -- перебита кость -- штабс-капитан Бетлинг. Спаситель "Бердичевской группы генералов", начальник юнкерского караула в памятную ночь 27 августа. Притерпелось или пересиливает боль, но лицо веселое. Усадил его на скамейку, поговорили.
  
   У Бетлинга типичный формуляр офицера-первопоходника:
  
   Геройски дрался с немцами и был ими ранен.
   В числе первых поступил на должность рядового в Добровольческую армию.
   Геройски дрался в кубанском походе и дважды был ранен большевиками.
   С одной здоровой рукой продолжал службу после похода и умер от сыпного тифа.
   Мир его душе!
  
   И этот храбрый офицер о штурме говорил в тот день как то нерешительно.
   -- От красногвардейцев, когда идешь в атаку, просто в глазах рябит. Но это ничего. Если бы немного патронов, а главное хоть немножко больше артиллерийского огня. Ведь казармы брали после какого-нибудь десятка гранат...
   Как бы то ни было, там -- в окопах, в оврагах екатеринодарских огородов, в артиллерийских казармах -- люди живут своей жизнью, не отдают себе ясного отчета о грозности общего положения, страдают и слепо верят.
   Верят в Корнилова.
   А ведь вера творит чудеса!
  
  

А.И. Деникин

Очерки русской смуты. -- Париж, 1921.

  
   См. далее...
  
   0x01 graphic
  
   Информация к размышлению
  

До поры до времени скрытая в нас сила (разрушающая или созидающая) находится в бездействии и ждет своей поры, своего часа. И только тогда, когда обстоятельства (люди, явления, факты, события и т.п.) зажгут фитиль, произойдет нечто - или разрушающее до основания нас, или преобразовывающее всю нашу натуру...

Василий Быков, "Сотников"

  
  
   Распутин убит?   70k   "Фрагмент" Политика. Размещен: 30/07/2015, изменен: 30/07/2015. 70k. Статистика.
   Распутинщина с гибелью Распутина не умерла, но продолжала действовать. Обстановка же в Царском Селе была такова, что она не исключала возможности появления новой, еще горшей распутинщины. "Чистые люди", сумевшие подойти к Распутину, наверное оказались бы бессильными что-либо сделать, ввиду массы "нечистых", окружавших его...
   Иллюстрации/приложения: 4 шт.
   Распутин. У таких типов набожность уживается с религиозным цинизмом, как она уживалась в грязной душе старика Карамазова. Но главное у Распутина было -- совсем не его набожность. Не подлежит никакому сомнению, что Распутин обладал чрезвычайной магнетической силой. Поклонники и поклонницы указывали источники ее в его необыкновенной вере и святости. Конечно, они ошибались, ибо у Распутина не было ни веры, ни святости подлинного праведника! Серьезнее другое объяснение, что причину ее надо искать не в религиозной, а в физиологической области. Интересно мнение изучающего личность Распутина ученого, профессора-медика К. Он пришел к выводу, что сила Распутина, его необыкновенная, граничащая с прозрением чувствительность, его способность воздействовать на других развились на половой почве, вследствие присущей ему феноменальной половой энергии. Тайну распутинской силы должна раскрыть наука.
  
  
  
   Голая правда России   63k   "Фрагмент" Политика. Размещен: 29/07/2015, изменен: 29/07/2015. 63k. Статистика.
   "Наш Государь: добрый, деликатный, приветливый и смелый - без жены; безличный и безвольный - при жене". "Уберите ее, посадите ее в монастырь, и Государь станет иным, и всё пойдет по-иному"...
   Иллюстрации/приложения: 5 шт.
   Государь. Своей задачей я считал: раскрыть глаза царю на ничтожества, которым он отдал свое сердце и которые правят страной и заставить его задуматься над внутренним состоянием государства, грозящим катастрофой прежде всего ему и его семейству. Что надо было дальше предпринять, чем и как исправить дело, -- это должны были решить другие. -- Пора, ваше величество, теперь страшная. Если разразится революционная буря, она может всё смести: и династию и, может быть, даже Россию. Если вы не жалеете России, пожалейте себя и свою семью. На вас и на вашу семью ведь прежде всего обрушится народный гнев. Страшно сказать: вас с семьей могут разорвать на клочки... Таков был наш Государь: добрый, деликатный, приветливый и смелый -- без жены; безличный и безвольный -- при жене.
  
  
  
   И один в поле воин   60k   "Фрагмент" Политика. Размещен: 25/06/2015, изменен: 25/06/2015. 60k. Статистика.
   Главный урок из скитаний русских офицеров на чужбине: России придется строить военную силу заново, обязательно на верных (исторических) основаниях. Будущее спасение России - в "совершенном качестве", полагаться только на своих кровных военных союзников: армию, флот, казачество. (И. Ильин)
   Иллюстрации/приложения: 3 шт.
   Сила российской армии традиционно заключалась в ее "русскости" (национальном характере), органичности, способности побеждать, сохранять аполитичность (заниматься только своим военным делом), действовать против внешних и внутренних врагов, опираться на частную инициативу полководцев, офицеров и солдат. Без их самопочинного служения -- добровольного, подвижнического, героического, жертвенного, рыцарского, доблестного, по совести и призванию -- военное дело чаще всего находилось в застое, армия разлагалась, страна оказывалась беззащитной перед лицом угроз.
   Армия стала реакцией на беззащитность России перед лицом внешних и внутренних угроз, повторением (продолжением) подвига М. Скопина-Шуйского, Д. Пожарского и К. Минина, организовавших в 1609-1613 годах вооруженный отпор польским интервентам и собственным "ворам" и восстановившим историческую российскую государственность.
   в разные периоды гражданской войны белые добровольцы смогли инициативно создать более десятка уникальных русских армейских образований, стремясь объединить их под командованием адмирала Колчака.
  
  
  
  
  
  
  
  
  

0x01 graphic

  

Разрушение Иерусалима Титом.

Художник Каульбах Вильгельм

  

 Ваша оценка:

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023