ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Воронин Анатолий Яковлевич
Второй пояс. Часть 4(2). День за днем

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 4.63*16  Ваша оценка:


   Глава 26. Война и мир.
  
   С первых же дней наступившей весны дожди в провинции стали заметно затихать. Да и пора уж. Почва пропитана влагой до такой степени, что где ни копни - тут же выступает вода. Небольшой блиндажик около нашей виллы, в который мы установили свой персональный миномет, полностью затоплен водой. Несмотря на все наши попытки вычерпать ее оттуда, вода с завидным постоянством появлялась вновь и вновь. Поняв, что из нашей затеи так ничего и не выйдет, вытащили миномет из "болота" и установили его посреди огорода. Кто знает, может он понадобится нам уже в самое ближайшее время, поскольку "духи" с каждым днем все активнее проявляют себя и в "зеленке" и в городе.
   А провинциальный комитет НДПА словно не от мира сего. Его руководитель - Ошна, решил первый весенний день ознаменовать митингом, посвященным совместному заявлению Горбачева и Наджиба о предстоящем выводе советского военного континента из Афганистана. Накануне по Кандагарскому телевидению показали интервью с Наджибом, в котором он рассказал, что уже через пару месяцев несколько советских воинских частей покинут территорию страны. И, как бы в подтверждении его слов, был показан сюжет о том, как провинцию Герат покидает одна такая часть. Шум, гам, слезы умиления, веночки из искусственных цветов на шеях у улыбающихся советских военнослужащих, советские и афганские бумажные флажки на тонких палочках, трепещущие в руках провожающих...
   Мы смотрели на эту "агитку" и вслух матерились. Что это за вывод войск, когда бронетехника идет не своим ходом, а едет верхом на трейлерах? Не надо быть большим мудрецом, чтобы понять, что под видом вывода воинской части шурави вывозят старую, вдрызг раздолбанную и не подлежащую никакому ремонту бронетехнику, на которую усадили сборную "солянку" из дембелей и отпускников. Уж кто-кто, а мы то отлично знали, что в то же самое время по дороге со стороны Хайратона, через Саланг, в Афган въезжали танки и бронемашины, большинству из которых потом суждено остаться в Афганистане, чтобы впоследствии стать "ударной силой" прокоммунистического режима Наджиба.
   Советские военно-транспортные самолеты в те дни все так же приземлялись в Кабуле, Баграме, Шинданде и Кандагаре, и по их трапам на бетонку сходили отпускники и необстрелянные "сменщики".
   И на фоне всего этого проводится показушный митинг в логове "духов" - Кандагаре.
   Такая бредовая идея вряд ли могла самостоятельно созреть в голове у Ошны. Скорее всего "с верху" пришло очередное "ценное указание" о проведении такого "вселенского мероприятия". При этом "деятелям", сидевшим в Кабуле, было совершенно безразлично, чем такой митинг мог закончиться. "Духи"-то, - вон они, совсем рядом. Шарахнут по митингующим из реактивных установок, - мало не покажется.
   Но, как бы там ни было, а второго марта на небольшой площади, а точнее сказать, на широкой заасфальтированной улице, протянувшейся от ворот "Идго" вглубь кварталов старого города между резиденцией губернатора и центральной кандагарской мечетью, собралось несколько сотен зевак, пришедших послушать "мудрые" мысли партийного руководителя провинции.
   Наверняка, народу на этом митинге было бы намного меньше, а может, и вообще не было бы, но инициаторы очень точно рассчитали время его проведения.
   Только что закончился обеденный намаз, и толпа верующих выходила из мечети на улицу. А тут, вот вам и здрасте, - заполучите выступление партийного босса, в радужных тонах расписывающего "светлое будущее" всех кандагарцев, после того как провинцию покинут шурави. Хочешь, не хочешь, а любопытство все равно взяло верх, поскольку эту больную тему горожане давно муссировали едва ли на каждом углу, у каждой захудалой лавчонки.
   Хитрый, однако, этот Ошна. Все точно рассчитал. Даже "духи" не рискнули бы стрелять в этот момент по прилегающей к мечети территории.
   А Ошне было о чем говорить и что обещать горожанам.
   Перед уходом советских военнослужащих из провинции планировалось полностью отремонтировать автодорогу от Дурахи до восточного въезда в город. Да и в самом городе все центральные улицы должны были "одеться" в новый асфальт. Ошна как бы между делом сообщил, что руководство столицы Казахской советской союзной республики подписало дружеское соглашение с губернатором провинции, согласно которому Кандагар и Алма-Ата объявлялись городами побратимами.
   Это можно было бы считать фантастикой, но именно так и было.
   За последние дни в Кандагар уже поступила первая партия гуманитарных грузов из Казахстана, в числе которых был комплект оборудования компактного асфальтового завода. Недалеко от фабрики по переработке бараньих кишок, что располагалась непосредственно у дороги из аэропорта в город, в срочном порядке уже шел монтаж этого завода, торжественное открытие которого планировалось осуществить уже через месяц.
   Буквально на днях должен был заработать совершенно новый завод по ремонту бронетехники и артиллерийского вооружения. "Стройка века", на которой вот уже который год трудились наши военные строители. Поговаривали, что на открытие этого стратегически важного для страны объекта планировал приехать сам Наджиб.
   К десятилетней годовщине Саурской революции, до которой оставалось всего ничего, должна войти в строй и высоковольтная линия электропередачи Каджаки-Лашкаргах. Если бы не моджахеды из банд Муллы Насима, оседлавшие сопки в провинции Гильменд и постоянно взрывающие опоры ЛЭП, эта линия давно бы уже снабжала Кандагар дешевой электроэнергией, вырабатываемой гидроэлектростанцией на реке Гильменд, которую еще при короле Захир-Шахе построили советские специалисты.
   Ошна, наверное, еще долго бы "рисовал" радужные перспективы экономического развития провинции, но его выступление прервал какой-то любопытный старикашка, стоявший в первых рядах толпы зевак. Перебив выступавшего Ошну, он с ехидством в голосе поинтересовался:
   - Так когда же все-таки неверные покинут Кандагар, и кто будет восстанавливать разрушенный город и все кишлаки, что сейчас лежат в руинах по всей провинции?
   По всему было видно, что вопрос этого седобородого старика пришелся не по нраву партийному функционеру. Он с недовольным видом посмотрел в его сторону и, как бы нехотя, ответил:
   - В настоящее время в Кабуле находятся представители ООН, которые и будут контролировать, как исполняется соглашение, достигнутое между советским и афганским руководством. Насколько мне известно, последний советский солдат покинет землю Афганистана еще до одиннадцатой годовщины Саурской революции.
   - Э-э, стало быть, нам еще почти год придется жить в страхе, ежедневно ожидая смерти от неверных, - не унимался "седобородый". - Нам не надо от них никаких новых дорог. Шурави разрушили всю страну, а теперь хотят отделаться от нас одними отремонтированными дорогами? А кто вернет убитых ими правоверных? Кто вернет мне моих родственников, которых они тоже убили? Пусть убираются к себе домой, а дороги мы и сами отремонтируем. И чем быстрее они отсюда уберутся, тем лучше будет для них же самих. Аллах покарает всех, кто воюет против мусульман.
   "Седобородый", потрясая палкой над головой, обернулся лицом к толпе и призвал всех присутствующих не слушать оратора, попутно обвинив его в пособничестве кровавому режиму, который почти десять лет "пьет кровь" ни в чем не виновных мирных жителей Афганистана.
   Видимо, старик имел весомый авторитет у жителей Кандагара. После сказанных им слов толпа стала быстро редеть, и через пару минут около трибуны стояли лишь несколько десятков царандоевцев в гражданской одежде, да снующие между ними босоногие бачата.
   Однозначно - митинг не задался...
   А в Кабуле тем временем действительно происходили знаковые события. Об этом, как ни странно, мы узнали не от советских средств массовой информации, а из той скудной информации, что предоставило кандагарское телевидение. Правда, эта информация в эфир выходила с большим опозданием, но и ее было достаточно для того, чтобы понять, что к чему.
   Главное, что мы усвоили сразу, так это то, что до 15 марта 1989 года в Афганистане не будет находиться ни одного советского солдата.
   А это была хорошая новость. Стало быть, наконец-то закончится эта война, которую Союз вел на протяжении почти десяти лет непонятно с кем. Хотя, если честно говорить, нам-то как раз и было понятно, с кем мы воюем в угоду амбициозным планам афганской "верхушки". Вот только - ради чего? Это уже второй вопрос, на который нам никто и никогда откровенно не ответит.
   От ООН в переговорах участвовала довольно внушительная делегация, которую то ли возглавлял, то ли был в ее составе, какой-то Шульц. Кто он, этот господин "Шульц", мы не знали, но от его экспертного заключения зависело, как будут развиваться события в Афганистане после ухода советских войск.
   В интервью кабульскому телевидению Шульц сделал заявление о том, что "шурави" будут покидать Афганистан в два этапа. Сначала, примерно до сентября, будут выведены все войска, дислоцирующиеся южнее Кабула. Стало быть, все, что находилось в Кандагаре, покинет его до этой даты. А раз уж уходят войска, то и мы - советники, уйдем вместе с ними. Если даже не раньше.
   Такой расклад нас всех вполне устраивал. Особенно меня, поскольку в первых числах августа истекал срок моей "загранкомандировки".
   Насторожил только второй пункт заявления этого самого Шульца.
   По его словам выходило, что все оставшиеся месяцы своего пребывания в Афганистане советские военнослужащие будут максимально использованы с экономической точки зрения, а количество боевых операций с их участием будет сведено до минимума.
   Ё-мое! Опять те же грабли, на которые мы уже наступили однажды. Это что же выходит, "духи" нас и дальше будут колошматить, а мы им за это еще и спасибо будем говорить?
   И что сие означает: "максимально использованы с экономической точки зрения"? Это что-то вроде "трудового фронта"? Я только на минуту представил наших солдат, бегающими с кетменями по "зеленке" и расчищающими заросшие камышом арыки, и мне стало дурно от всего этого.
   Целинные работы, мать их е...
   Так вот откуда "ветер дует". И насчет этого асфальтового завода, и насчет восстановления дорог. Стало быть, прежде чем уйти из Афгана, мы должны напоследок сделать "дружеский жест". Для того чтобы у афганцев о нас плохого мнения не осталось.
   Да чихать они хотели на нас вместе с нашими "жестами".
   Они что, дурнее паровоза?
   Все предыдущие акты "дружбы" "северного соседа" невооруженным глазом было видно по всему городу. Их-то куда девать? То, что разрушали на протяжении девяти лет, за считанные месяцы не восстановишь. Да и надо оно нам?
   Невеселые мысли стали прокручиваться в голове. А ну как в чью-то дурную "пацифистскую" голову придет очередная бредятина, и советским военным вообще запретят применение оружия против "духов"? Те, стало быть, не зная о благих намерениях "шурави", по-прежнему будут нас колошматить денно и нощно, а мы, дескать, извиняемся братья-душманы, мы за мир во всем мире. Тьфу ты, херь какая-то.
   Я и предположить не мог в тот день, что мои самые наихудшие опасения подтвердятся вечером того же дня в виде поступившей из Кабула шифровки.
   В ней черным по белому было написано: "Всем старшим советникам провинциальных управлений царандоя. В связи с принятием решения о выводе ограниченного контингента советских войск с территории дружественного Афганистана, завтра - 2 марта, не позднее четырнадцати часов представить свои предложения о передаче вверенного имущества подсоветной стороне. Опись передаваемого имущества представить нарочным к 31 марта, вместе с отчетами об итогах проделанной работы за первый квартал. Перечень гражданского и военного имущества комплектовать по двум не зависимым друг от друга спискам. Обращаю внимание на вашу персональную ответственность за выполнение данного указания. Логвинов".
   Ну, все! Дожили!
   Вместо того чтобы заниматься текущими делами в царандое, придется ближайшие пару недель бегать по городку и считать все, что за нами числится. От простыней и одеял до стрелкового вооружения и ящиков с боеприпасами.
   Вот "счастье"-то какое всем нам привалило.
   А второго марта, словно во исполнение вчерашнего "шифра", в губернаторстве прошло расширенное заседание Совета обороны провинции, которое началось с выступления Ошны.
   Он доложил о результатах митинга, проведенного накануне в городе. Ох, и мастак же брехать, этот "партийный деятель". Наверное, все политические деятели без исключения такие вот - трепачи, что у нас - в Союзе, что здесь - в Афганистане. Буквально из ничего такой "мыльный пузырь" могут раздуть, впору очередную награду им на грудь вешай.
   Выступление губернатора было куда прозаичнее.
   Он доложил, что за последние дни особого обострения военно-политической ситуации в провинции не произошло.
   Находясь под впечатлением от слов губернатора, я почему-то вспомнил царандоевский пост первого пояса обороны города, вырезанный "духами" неделю тому назад, и мне стало как-то не по себе. Если для губернатора этот факт кровавой резни не является "особым обострением обстановки", что же тогда он будет подразумевать, когда скажет: "обстановка резко ухудшилась"?
   Словно прочитав мои мысли, Сахраи буквально в следующее мгновение внес некоторые поправки в свою речь. Он посетовал на то, что моджахеды могут неадекватно использовать ведущиеся в Кабуле переговоры, и наверняка сделают все возможное, чтобы обострить ситуацию не только в провинции, но и по всей стране. Имеющейся численности вооруженных сил и царандоя не достаточно для того, чтобы обеспечить безопасность в Кандагаре после ухода советских войск, и уже сейчас необходимо думать об их доукомплектовании до штатной численности.
   Потом Сахраи плавно перешел к результатам избирательной компании, проводящейся в провинции. Полностью выборы прошли во всех шести районах города, а также в улусвали Майванд, Спинбульдак и Тахтапуль. Частично это удалось сделать в улусвали Даман и Аргандаб. В остальных шести улусвали и двух алакадари, выборы практически еще и не начинались. Всего же эти выборы прошли в 348-ти населенных пунктах провинции, и до десятой годовщины Саурской революции предстоит их провести в оставшихся 355-ти населенных пунктах.
   Я едва не рассмеялся от этих слов.
   Интересно, как вообще можно проводить выборы в кишлаках, куда не ступала нога ни одного представителя государственной власти. Неужели собравшиеся на этом совещании ответственные люди не понимают, что все это бред "сивой кобылы". Сейчас нужно думать не о том, как провести выборы в "зеленке", а о том, как сохранить сам Кандагар, после того как отсюда уйдут шурави.
   Вслед за губернатором выступил начальник кандагарского Управления МГБ - Тадж Мохаммад. Он сделал сообщение о том, что генерал Муслим Исмат своими безответственными действиями дискредитирует органы государственной власти. Буквально на днях его малиши захватили на границе бурильные установки, шедшие из Пакистана в провинцию Герат. А мирные граждане из племени Нурзай из-за боязни жестокой расправы над ними со стороны "исматовцев" отказываются возвращаться на Родину из пакистанских лагерей беженцев.
   Я молча смотрел на этого молодого, "кровь с молоком", генерала, а в голове крутилась мыслишка: "Ну, вот и закончилась прежде нерушимая дружба между двумя генералами".
   Сначала Муслим Исмат вышел на тропу войны со своим шефом, а теперь вот и Тадж Мохаммад "покатил бочку" на своего "выкормыша". Ясно было одно, что ни к чему хорошему этот конфликт не приведет. В одной консервной банке два паука никогда не уживутся. Стало быть, совсем скоро надо ожидать "кардинальных" мер, которые будут предприняты начальником провинциальной госбезопасности в отношении Муслима Исмата. Если, конечно, тот первым не нанесет коварного удара по Таджу и его "конторе".
   Ну - времена, ну - нравы!
   Выступления командующего второго армейского корпуса и командующего царандоя, больше были похожи на парадные реляции. Оба в один голос утверждали, что ничего такого особенного в провинции не происходит. Да, обстановка сложная, но не настолько она и сложна, чтобы говорить о ней сейчас, на этом совещании. Мир-Акай даже привел какие-то цифры, из которых следовало, что преступность в городе значительно сократилась, а раскрываемость их заметно улучшилась.
   "Ну, совсем как у нас в Союзе, - подумал я. - Эх, если бы все так хорошо было на самом деле".
   Потом все присутствующие стали делить безвозмездную помощь, которая на днях должна была поступить в Кандагар. Почти целый час "драли" свои "луженые глотки" и каждый доказывал свое. В конце концов, пришли к тому, что поделили ее в следующей пропорции: 50 процентов - армейцам, 20 процентов - царандою, и 30 процентов - губернатору.
   Тут же оговорили условия распределения "гуманитарки", которая будет приходить в последующие месяцы. Пришли к единому мнению, что из нее нужно создавать стратегические резервы, которые наверняка пригодятся после ухода из провинции шурави.
   Не смогли они в тот день договориться только о том, на чьих именно складах будет создаваться этот самый "резерв", поскольку все отлично понимали, что потом забрать его оттуда будет весьма проблематично...
  
   Но, видимо, еще рано было переводить провинцию на "мирные рельсы" послевоенного времени. Ни у кого из присутствующих на том совещании не хватило ума встать и обратиться ко всем присутствующим с простым житейским вопросом: "А что мы будем делать с моджахедами? Ведь они могут и не согласятся с тем, о чем мы здесь проталдычили целых три часа".
   А "духам" было совершенно безразлично, о чем там говорят в больших коридорах государственной власти. На сей счет у них было свое мнение и свои планы на ближайшее будущее.
   Буквально на следующий день после этого совещания несколько групп моджахедов нанесли скоординированный удар по уездному центру улусвали Панджвайи. Бой шел от заката и до рассвета, и был он очень жарким. В том бою со стороны подразделений царандоя и ХАДа погибло около двух десятков человек. Еще больше было раненых.
   К утру "духи" тот кишлак покинули, но не насовсем. Они выставили многочисленные засады и кордоны по всему периметру кишлака, которые стреляли во всякого, кто пытался из него выбраться.
   Находящиеся в "котле" царандоевцы связались по радиостанции с Кандагаром и доложили о сложившейся критической обстановке.
   Никто в тот момент не знал, что намерены предпринять "духи" уже ближайшей ночью. А если они пойдут на новый штурм кишлака, утром госвласти там уже может и не быть.
   По данному поводу срочно был созван Совет обороны.
   Резервов у царандоя не было, о чем Мир-Акай доложил в первую очередь. Все, кто был до этого свободен от несения боевой службы, уже вторую неделю находились на постах второго пояса обороны. С постов первого пояса обороны снимать тоже было некого, поскольку эти посты сами были укомплектованы на треть от полагающегося штата.
   Все, что мог дать командующий царандоя, так это одну БРДэмку из отдела связи, да несколько оперативных сотрудников джинаи и максуза. Командир ХАДовского опербата - майор Джабар, готов был выделить для "благого дела" с десяток своих подчиненных. Но он сразу же поставил жесткие условия: информацию о выдвижении объединенной оперативной группы в район боевых действий своевременно доведут до сведения командования 70-й Бригады, чтобы не получилось нежелательных эксцессов.
   Его опасения по данному поводу были не безосновательны.
   В декабре прошлого года, когда операция по выдвижению на посты второго пояса обороны только-только начиналась, прикомандированные к провинциальному МГБ сотрудники оперативного батальона, постоянно дислоцирующегося в одной из северных провинций Афганистана, пытались скрытно выдвинуться в район проведения боевых действий.
   Закончилось это тем, что передвигавшихся в сумерках бойцов ХАДовского опербата наблюдатель с советского выносного поста принял за душманов. Местность была хорошо пристреляна советскими артиллеристами, и они, получив соответствующий "сигнал", почти тут же нанесли по батальону удар из трех крупнокалиберных орудий.
   Девятнадцать опербатовцев нашли свою могилу в "зеленке", так и не выполнив поставленную перед ними задачу. Почти столько же бойцов было ранено и контужено.
   На "расстрелянном" опербате можно было ставить жирную точку, и подумывать о его откомандировании к месту постоянной службы, поскольку солдаты, испытавшие сильнейший стресс, отказывались выходить из казармы, а командир опербата не был в состоянии повлиять на своих подчиненных, и только разводил руками.
   Командир местного ХАДовского опербата - Джабар, имел непродолжительную беседу с командиром "северян" - Рашидом Дустумом.
   Тем самым Рашидом Дустумом, который спустя несколько лет возглавит "северную оппозицию". Это потом он станет знаменитым на весь мир генералом, а в тот трагический момент он был всего лишь капитаном ХАДа. Долговязый худющий афганец, единственным украшением лица которого были пышные усы.
   А позже с ним пожелал встретиться сам генерал Варенников. На приватной встрече с генералом Дустум мог многое чего высказать в адрес непутевых шурави. Но он этого не сделал.
   И его молчание Варенников оценил по достоинству.
   Буквально через пару дней, после той "знаменательной" встречи с шуравийским генералом, Дустум щеголял в погонах майора, а на его груди сияла новехонькая афганская медаль, отчеканенная на Ленинградском монетном дворе.
   Всего лишь одно веское слово Валентина Ивановича предопределило всю дальнейшую судьбу этого человека. Причем, не в худшую сторону...
   Как бы там ни было, Джабар не захотел идти по "проторенному" пути своего "северного" коллеги. Очень большую цену заплатил узбек Дустум за свое "светлое" будущее. А Джабар всегда был независимым пуштуном, и к подобному обращению шурави с собственной персоной просто не привык.
   Поэтому все было сделано именно так, как того требовал Джабар.
  
   О выдвижении в "зеленку" сводного отряда был проинформирован лично комбриг Гришин. А уж как там, в дальнейшем, проходила эта информация по соответствующим подразделениям 70-й Бригады, ни я, ни другие советники и понятия не имели.
   Но как ни "шифровались" ХАДовцы, "духи" все равно их "вычислили".
   Первыми под их интенсивный обстрел из засады попали царандоевцы на той самой БРДМке. Выстрел гранатомета пришелся в носовую часть бронемашины и унес с собой жизнь сотрудника спецотдела Анвара, а также командира БРДМки, ее водителя и связиста. Еще несколько царандоевцев, сидевшие в тот момент на броне, получили ранения и контузии.
   Завязался бой, во время которого погибли еще несколько ХАДовцев. Заняв круговую оборону, ХАДовцы запросили по рации подмогу. Но она к ним так и не пришла.
   Как местным ХАДовцам удалось прорваться к шедшим им на помощь коллегам, так никто и не понял. Но они все-таки смогли это сделать, чем спасли тех от неминуемой гибели.
   Правда, из душманского "котла" вырваться никому так и не удалось, и все были вынуждены вновь отступить в уездный центр.
   Обстановка в уезде Панджвайи действительно складывалась критическая.
   И вот тут-то от одного из агентов царандоя поступила информация о том, что общее руководство моджахедами осуществляет некий бывший агроном - Ходжа Мохамад Ахунд.
   После проверки по царандоевским оперативным учетам, выяснилось, что этот человек в свое время был одним из основных сборщиков податей с земледельцев данного уезда. Но самое интересное заключалось в том, для кого именно из крупных землевладельцев уезда этот человек собирал деньги с рядовых декхан. Этим человеком оказался не кто-нибудь, а сам генерал Хайдар, бывший командующий царандоя провинции.
   Лично для меня это была ошеломляющая новость, о которой я незамедлительно доложил в Кабул. Последовав моему примеру, Мир Акай направил аналогичную информацию на имя министра внутренних дел Афганистана - Гулябзоя.
   Какой уж там, в Кабуле, состоялся разговор между Хайдаром и Гулябзоем, я уже никогда не узнаю. Но буквально на следующий день Хайдар прилетел на "Ариане" в Кандагар.
   Судя по тому, как генерал матюкался в аэропорту с Мир-Акаем, можно было сделать вывод, что он был совсем не рад этому непредвиденному визиту в "фатерлянд".
   Еще по дороге в Кандагар Мир-Акай рассказал генералу обо всех обстоятельствах окружения представителей госвласти в уезде Панджвайи, и в этот же день, взяв в царандое УАЗик с водителем, без какой либо охраны Хайдар уехал в "зеленку".
   В тот момент я почему-то подумал, что уже никогда больше не увижу Хайдара в живых.
   До чего же я был наивен.
   На исходе того же дня Хайдар вернулся в Кандагар живым и невредимым. Более того, он вывел из окружения всех раненых бойцов.
   Но и это было еще не все. Каким-то образом он умудрился договориться с "духами", и те полностью разблокировали осаду уездного центра.
   Хайдар не был бы тем самым Хайдаром - генералом с "дореволюционным" стажем, если бы он попутно не решил все свои "шкурные" вопросы. В Кандагар он вернулся не с пустыми руками, а с целым мешком афгани. Эти деньги ему вручил тот самый агроном - Ходжа Мохамад Ахунд, который в течение года собирал их с местных земледельцев, чтобы в определенный момент передать их своему "хозяину".
   И вот этот самый "определенный" момент наступил.
   После того, как я узнал обо всем этом, мои мозги вообще сдвинулись набекрень. Вот, действительно - страна "лимония". А мы то, заезжие долба..., воюем в ней черт знает с кем и, самое главное, не зная ради чего.
   В тот момент очень хотелось нажраться до "чертиков" вонючей "кишмишовки", приехать в Бригаду, отыскать там Варенникова и послать его вместе со всем его штабом к едреной мамане.
   Да что же это за война такая? Одни люди гибнут, не понятно ради чего, а другие в это же самое время на этом еще и деньги делают. Причем деньги-то немалые. Далеко ходить не надо - тот же Хайдар, выводя царандоевцев из душманского "котла", по ходу дела "ошкурил" своих нафаров больше чем на два "лимона" "афошек".
   Не хило, должен я вам сказать. Даже при моем относительно высоком окладе советника заработать такие деньги я мог лет за пять пребывания в Афгане.
   А тут раз - и "в дамки"...
  
   Пока генерал собирал "дань" с "духов", на шестом посту второго пояса обороны разыгралась страшная трагедия.
   Еще в середине февраля с этого поста дезертировали трое солдат. Далеко от поста они не успели уйти, и уже в первом же кишлаке, что оказался у них на пути, их пленили моджахеды.
   Допрос "с пристрастием" продолжался совсем недолго. После того, как двум пленникам отрезали головы, оставшийся в живых сарбоз согласился провести своих мучителей на пост, откуда он сбежал накануне ночью. Он совершенно не знал схемы минных полей вокруг поста, но зато хорошо запомнил тропинку, по которой ушел со своими "подельщиками" в бега.
   А большего от него и не требовалось.
   "Духи" не стали идти напролом на оборонительные сооружения поста. Почти две недели они незаметно наблюдали за самим постом и прилегающей к нему местностью, выявляя все уязвимые места. Провоцируя защитников поста частыми обстрелами из стрелкового оружия, "духи" засекли все огневые точки, и за сутки до запланированного нападения открыли по ним ураганный огонь из минометов и безоткатных орудий.
   Раненых и убитых сарбозов в тот день так не успели вывезти с поста.
   "Духи" заминировали дорогу, которая подходила к посту с запада и востока, и при первой же попытке эвакуации пострадавших подорвался на "итальянке" и сгорел дотла совсем новенький царандоевский ЗИЛ.
   А с наступлением сумерек "духи", ведомые проводником-дезертиром, незаметно подкравшись к позициям поста, вероломно напали на его защитников. Темное время суток, элемент неожиданности и численное преимущество "духов" стали роковыми обстоятельствами для всех, кто в тот момент находился на посту. Большая часть военнослужащих погибла в считанные секунды. Те же, кто успел спрятаться в укрытия, вступили в жестокую схватку с превосходящими силами противника.
   Командир поста погиб в самые первые минуты этого скоротечного боя, так и не успев принять никакого ответственного решения.
   Но на беду "духам" на том посту был еще один командир. Точнее сказать, не совсем командир, а некий "наблюдатель".
   Еще в январе месяце, снимая своих подчиненных с постов второго пояса, командир кандагарского опербата Алим оставил на каждом из них по сержанту.
   Эти проверенные временем и войной люди обязаны были контролировать все происходящие на постах события, о которых незамедлительно докладывали лично Алиму. Перед принятием любого ответственного решения командир поста обязан был доложить об этом "наблюдателю". Силу приказа такое решение обретало только после того, как Алим давал на то свое согласие.
   Такая жесткая централизация власти в одних руках в тот период была просто необходима. Еще в первых числах февраля с подачи Мир Акая и с моего письменного согласия специальным приказом Гулябзоя была утверждена не предусмотренная штатным расписанием должность заместителя командующего по второму поясу обороны Кандагара. Фактически эту должность мы ввели специально под Алима.
   Этот боевой офицер заслужил такой чести.
   Так вот, в ту трагическую ночь, когда "духи" штурмовали шестой пост, сержант-"наблюдатель" успел заскочить в землянку, где находился полевой телефон. Забаррикадировавшись изнутри, он связался с первым постом и передал своему невидимому корреспонденту условный сигнал, суть которого сводилась к одному: "Вызываю огонь на себя"...
   Спустя пару суток силами кандагарского опербата и приданной к нему "сборной солянки" из прикомандированных в царандой военнослужащих удалось прорваться к тому посту.
   Когда Алим на следующий день докладывал на Военном Совете о том, что он там увидел, некоторым членам Совета стало дурно. Я сидел молча, представляя огромную зловонную кучу из фрагментов человеческих тел, полуобгоревших деревянных щепок и дымящейся утвари. Чьи это были останки, определить было просто невозможно. Просто одно кровавое месиво из плоти двух противоборствующих сторон. Развороченный труп "наблюдателя" был обнаружен в той самой связной землянке. Около него под обрушившимся перекрытием лежало три трупа "духов". По всей видимости, сержант не имел никакого желания сдаваться "духам" в плен, и поэтому подорвал себя и их одной гранатой.
   Сильный духом человек. Настоящий воин-пуштун.
   О смелости и решительности этого сержанта Мир Акай доложил шестого марта на заседании Совета обороны, которое на этот раз проходило в губернаторстве. Все присутствующие на том совещании афганские и советские военные руководители минутой молчания помянули погибших.
   А то заседание Совета обороны в определенной мере стало знаковым, поскольку на нем кроме Варенникова присутствовали практически все руководители провинциальных властных, силовых и прочих структур, которых раньше мне никогда не доводилось видеть.
   В частности, рядом с комбригом Гришиным Николаем Николаевичем, я заметил стройного, высокого полковника. Как позже выяснилось, это был его новый заместитель - Никулин. До Афгана он занимал должность заместителя командира дивизии, дислоцированной где-то под Ленинградом. А теперь вот приехал на замену Гришину, чей "дембельский" "борт" улетал буквально через неделю.
   Первым на том совещании взял слово сам Варенников.
   Он коротко доложил о переговорном процессе, ведущемся в настоящее время в Кабуле. Между делом он намекнул, что сам лично считает вывод советских военных из Афганистана несколько преждевременным. Но, если смотреть на этот вопрос более глобально, то присутствие ограниченного контингента советских вооруженных сил в Афганистане стало неким тормозящим фактором в реализации провозглашенной доктором Наджибулой политики национального примирения.
   - Простые афганцы хотят мира и спокойствия, - рассуждал генерал. - Хотя в стране есть еще силы, и немалые, которые намерены продолжать эту кровопролитную и братоубийственную войну. После ухода из Афганистана советских солдат они автоматически лишатся денежных потоков из-за границы. А им этого очень не хотелось бы. Они как клопы-кровососы на теле собственного народа, жирующие за счет его крови. В первую очередь, всем вам, руководителям, сидящим в этом зале, надо четко уяснить для себя: какую именно вы изберете тактику в необозримом будущем. От этого будет зависеть все ваше дальнейшее существование. Уже сейчас нужно учиться находить общий язык с собственным народом, нужно прислушиваться к его замечаниям и чаяниям. Если власть не переломит себя и не пойдет навстречу народу, грош ей цена. Такая власть долго не продержится и будет сметена почти сразу же, после ухода последнего советского солдата из Афганистана. Очень серьезно обстоят дела и со вторым поясом обороны города. Уже сейчас необходимо заключать договора с влиятельными полевыми командирами и вождями пуштунских племен в Дамане и Маладжате. Путем переговоров нужно добиться от них того, чтобы оппозиционные силы прекратили вооруженное противостояние органам государственной власти, афганской армии и царандою. Если вам удастся этого достигнуть, переговорный процесс ни на минуту нельзя прекращать. Надо идти дальше, вплоть до ликвидации тех же постов второго пояса обороны. После окончательной ликвидации этих постов, мирные люди смогут спокойно возделывать землю.
   Слушая Варенникова, нельзя было не прослезиться. Его бы устами да мед хлебать. Вот только куда девать тридцать восемь защитников шестого поста, сгинувших накануне в огне междоусобной "мясорубки"? Во имя какой такой идеи о национальном примирении сложили они свои буйные головы?
   После Варенникова выступил ухоженный афганец лет сорока пяти в цивильном костюме и при галстуке. Это был руководитель властной структуры, занимавшейся вопросами межплеменных отношений. Он слово в слово повторил то же, что говорил генерал. Однозначно, все плодородные земли в районе постов второго пояса обороны надо освобождать от военных, поскольку ничего путного из этого все равно не будет.
   Начальник провинциального управления МГБ Тадж Мохаммад повел разговор о бесцельной стрельбе на постах безопасности. С его слов получалось, что своими безответственными действиями военнослужащие и царандоевцы только провоцируют "духов" на открытие ответной стрельбы. Если бесцельной стрельбы не будет, все претензии можно будет предъявлять самим "духам". Для пущей важности они должны быть письменно уведомлены о прекращении обстрелов города. В противном случае, госвласть примет соответствующие меры к противоборствующей стороне.
   Я сидел, низко склонив голову, прячась за спину впереди сидящего "Сизого носа", еле сдерживая приступы смеха.
   Да, уважаемый рафик генерал госбезопасности, далеко вы пойдете с такими рассуждениями. Уж не Муслим ли Исмат вбил в вашу голову эту бредятину?
   Но генерал в своем выступлении пошел еще дальше, чем я мог ожидать. Он предложил снять солдат с постов второго пояса, и за счет них усилить посты первого пояса обороны и аэропорта. А с полевыми командирами он предложил заключить письменные договора о взаимном ненападении.
   Возможно, генерал искренне верил в то, что сейчас говорил с трибуны. Но на фоне складывающейся в провинции военно-политической обстановки, его слова вызывали у всех присутствующих на совещание советников, мягко говоря - улыбку.
   М-мда. Видимо афганцы перед началом совещания сговорились, о чем будут "глаголить" на этой "джиласе". Вон и Мир Акай, ни с того ни с сего, вдруг "запел" о том, что солдаты на постах должны едва ли не брататься с населением, в том числе и с "духами". Ему классически "подпел" начальник политотдела царандоя - Гульдуст. Тот очень долго и весьма туманно разъяснял присутствующим, как надо "дружить" с мирным населением, как оказывать декханам помощь в очистке арыков. Под завязку своего выступления Гульдуст предложил каждому члену Совета обороны поручить конкретный участок работы, чем вызвал не совсем довольные возгласы с мест.
   Командующий вторым армейским корпусом Ацек начал свое выступление со стихов какого-то средневекового восточного писателя. Потом он высказал свое сомнение по поводу того, что мирные граждане Кандагара смогут ужиться с мятежниками. Каждый преследует в первую очередь свои личные интересы, и вряд ли кто захочет уступать свой "кусок хлеба" другому человеку. Прежде чем думать за народ, нужно его спросить: - А хочет ли он того, что ему может предложить государственная власть?
   Хитрый этот Ацек. Ни дать, ни взять - дипломат. В конце своего выступления он предложил провести в провинции Джиргу, на которой старейшины всех племен должны высказаться по поводу того, какой они видят дальнейшую судьбу своего народа. Что же касаемо вопроса по имеющейся проблеме постов второго пояса обороны, Ацек ответил несколько уклончиво, но, тем не менее, отметил, что отсутствие этих постов приведет к тому, что моджахеды беспрепятственно будут подходить к городу со всем своим вооружением и боеприпасами. А это однозначно приведет к ухудшению и без того плохой обстановки в Кандагаре.
   Секретарь провинциального комитета НДПА Ошна ничего существенного на этот раз не сказал, но своим выступлением он как бы подытожил все, о чем говорили предыдущие ораторы.
   С этого дня едва ли не в обязательном порядке запрещалась бесцельная стрельба в городе и бесконтрольные обстрелы "зеленки". В исключительных случаях, когда "духи" предпринимали попытки нападения на посты безопасности, разрешалось открывать ответный огонь. Правда только после того, как этот вопрос будет согласован с генералом Ацеком.
   Уже со следующей недели разворачивалась широкомасштабная агитационная работа, направленная на привлечение руководителей племен к процессу примирения.
   Руководителям всех силовых ведомств вменялось в обязанность ужесточение контроля над расходованием боеприпасов во всех строевых подразделениях. При проведении зачисток и засадных мероприятий должно было учитываться мнение других ведомств.
   Короче говоря: миру - мир, войне - пиписька.
   Да уж. Весело вам, господа хорошие, совсем скоро будет жить, если вся эта "галиматья", которую вы тут наговорили, найдет свое отражение в реальной действительности.
   Губернатор Сахраи за все время заседания Совета не проронил ни слова, и только в самом конце робко выразил свое согласие со всеми предыдущими выступавшими и предложил чаще использовать старейшин племен в сложном переговорном процессе.
   Откровенно говоря, я в тот день так и не понял, чего ради потерял целых три часа своего рабочего времени, если все мы - советники, находившиеся на том совещании, выступали в роли обыкновенных "статистов", без права высказывать собственное мнение.
   Стало быть, дела в Афганистане уже ближайшем будущем будут обстоять не совсем хорошо. Даже совсем не хорошо.
   А через пару дней наступил Международный женский день - восьмое марта.
   Это был обычный, ничем не выделяющийся день. С утра немного поморосил дождь, но часам к десяти сероватые облака разбежались в разные стороны, словно неуправляемое стадо баранов, и с неба засветило яркое кандагарское солнце. От испарения влаги стало неимоверно душно и, спасаясь от этой невыносимой духоты, я забился в самую дальнюю комнату нашей "мушаверской".
   За последние дни приходилось заниматься всяческой писаниной, разрабатывая многочисленные планы мероприятий, оформляя всевозможные справки и отчеты о проделанной работе, перепроверяя всевозможные ведомости и отчеты аж сразу четырех своих подсоветных. Обычная рутинная работа советника, и никуда от нее не деться.
   Примерно за час до окончания работы в комнату вошел Мир Акай. Как-то загадочно улыбаясь, он взял меня за руку и произнес:
   - Завязывай-ка ты с этой бюрократией. Завтра будет время - докончишь. У меня для тебя есть небольшой сюрприз. Собирайся - поехали.
   Интересно, что это за сюрприз приготовил мне командующий в этот день?
   На "Ландкрузере" командующего мы поехали по дороге, ведущей в шестой район. Проехав недостроенное шестиэтажное здание, на втором этаже которого размещалась студия кандагарского телевидения, машина свернула влево и въехала в какой-то двор.
   Посреди двора стояло массивное одноэтажное здание, с узкими и высокими окнами. По всему было видно, что это был не жилой дом, а какое-то административное здание. Вон и сарбоз с автоматом стоит у входной двери - часовой.
   Мы вошли внутрь здания, и я сразу же ощутил приятную прохладу.
   За дверьми оказался длинный коридор. Точно такие же характерные сводчатые потолки, что и у всех остальных зданий Кандагара, в которых мне приходилось бывать. Справа по всей длине коридора были окна, а слева - однообразные двери с какими-то табличками.
   "Школа", - мгновенно пронеслось у меня в голове.
   - Мы находимся в женской средней школе, - словно прочитав мои мысли, тихо сказал Мир Акай. - Правда, в ней сейчас всего два класса: младший и старший. Но ничего не поделаешь - война. Родители не хотят отдавать своих детей на учебу. Боятся, что моджахеды взорвут школу и дети погибнут. Исламский комитет мождахедов неоднократно расклеивал листовки на стенах школы с угрозами в адрес учителей и учеников. Потому-то сейчас в школе учится не более тридцати учениц. В основном это дети, родители которых занимают ответственные посты во властных структурах провинции.
   - Если так, то почему же тогда школу охраняет всего-навсего один часовой? - поинтересовался я.
   - Как один? - Мир Акай удивленно посмотрел на меня. - А-а, это ты наверно имеешь в виду того часового, что стоял у входной двери?
   Я утвердительно кивнул.
   Мир Акай усмехнулся в свои пышные усы и, аккуратно взяв меня за локоть, подвел к ближайшему окну, через которое я увидел, как по двору школы дефилируют два вооруженных сарбоза. Когда мы заходили во двор, я их не видел. Видимо они в тот момент находились на противоположной стороне двора.
   - И это все? А почему в самом помещении школы нет охраны? - не унимался я.
   - Еще два солдата сейчас находятся на крыше здания, - пояснил Мир Акай. - Там у них оборудованы огневые точки, откуда они могут отражать нападение моджахедов на школу. А в самой школе охраны не должно быть вообще, поскольку школа-то - женская.
   - Не знал, что так серьезно у вас школы охраняют, - подытожил я. - Раньше на это как-то и внимания не обращал.
   - А что теперь делать, - согласился со мной командующий. - Если бы ты знал, чьи дети учатся в этой школе, наверное, то же самое предпринял. А мне лишняя головная боль совсем не нужна. Ты бы видел, на каких машинах, и с какой охраной эти "школьницы" сюда приезжают по утрам и уезжают по домам в обед.
   - Сейчас вроде бы еще нет обеда, а школьниц что-то нигде не видно.
   - Так ведь сегодня же женский праздник, - удивился моей некомпетентности Мир Акай, - потому они и не учатся. А привез я тебя сюда не для того, чтобы показать учащихся. Сейчас все поймешь.
   В этот момент мы подошли к концу коридора, где он под прямым углом сворачивал влево.
   Вывернув из-за угла, мы оказались в аналогичном коридоре, в котором вдоль стены рядами были установлены стулья. По четыре стула в каждом ряду.
   Мама моя родная!
   На стульях, спиной к нам, сидели женщины! Человек пятьдесят настоящих афганских женщин без "целомудренных мешков" на головах.
   Возраста эти дамы были всякого. Как говорится в таких случаях - на любой вкус, от пятнадцати до пятидесяти.
   Ближе всего к нам, в самом последнем ряду сидели совсем молоденькие девушки, которым до совершеннолетия еще - расти и расти. Они первыми заметили нас и замерли от неожиданности. Ну как же, посторонние мужчины лицезреют сейчас их неприкрытые физиономии, что в этой стране категорически запрещено шариатскими правилами. Одна девушка инстинктивно дернулась, пытаясь натянуть на свою голову чадру, лежащую у нее на коленях, но в этот момент нас заметила женщина, которая, как я понял, была самой главной "ханумкой" на этом "девичнике".
   Она радостно всплеснула руками, после чего объявила присутствующим о том, что их скромное мероприятие посетил сам командующий царандоя, всеми уважаемый полковник Мир Акай. Меня она не знала и, видимо поэтому, несколько замялась, не зная, как представить молодого мужчину, стоявшего рядом с командующим. Мир Акай сам меня представил, после чего все женщины вперили взоры в мою персону.
   Вот не знаю почему, но в тот момент я почувствовал себя молодым султаном, которому в подарок преподнесли огромный гарем. Дай мне волю, вот бы "покувыркался" я в этом "клубничнике". От этой крамольной мысли мои гениталии готовы были завязаться бантиком, а хвостатые сперматозоиды нанесли мощнейший удар по мозгам. А что вы хотите - почти полгода воздержания, после того, как я вернулся в Афган из отпуска. За это время не видел ни одного женского лица, ни одной женской фигуры. Все "мешки" да "мешки". Разноцветные, но все одно - "мешки". Так, видел мельком несколько советских женщин, когда бывал на "рекогносцировке" в Бригаде. Но на них особо засматриваться тоже не следовало, поскольку моя физиономия запросто могла "поймать" кулак какого-нибудь ревнивого "кобеля". Те женщины с первых дней своего пребывания на афганской земле раз и навсегда были поделены между офицерами Бригады, и разглядывать их томные глаза и пышные груди было крайне небезопасно.
   Все это я проворачивал в своей, только что перенесшей "спермоудар" голове, одновременно разглядывая сидящих передо мной афганок. Были среди них и невзрачные бабенки, но были и конкретные красавицы. Таких красивых женщин даже в Союзе я раньше никогда не видел. Отдался бы им всем сразу. Если, конечно, они этого захотели бы. А потом, ну что, - потом. О том, что будет потом, в такие минуты не задумываешься.
   Две девчушки, что сидели на последнем ряду, ежеминутно оглядывались в мою сторону и, шепчась между собой, прыскали от смеха. Глядя на них, я сразу вспомнил один эпизод из "закордонной" жизни.
   Было это еще в начале осени 1986 года. Первые рабочие дни, первые поездки по городу, первые походы по кандагарским дуканам.
   Как-то раз зашел я со своим переводчиком в один такой дукан. А там стоят две совсем молоденькие девчонки с "мешками" на головах. Лиц их под чадрой не видать, но, судя по еще не сформировавшимся хрупким фигуркам, было им на ту пору лет по четырнадцать, не более. Они вот так же разглядывали меня с головы до ног и, звонко "щебеча" о чем-то, похихикивали.
   Переводчик склонился ко мне и тихо произнес:
   - Они спорят между собой насчет твоего члена. Одна говорит, что он у тебя большой и "обрезанный", а вторая с ней не соглашается. Говорит, что у светловолосых "шурави" он не может быть "обрезанный", поскольку они не мусульмане.
   - А ей-то откуда знать, какой у светловолосых мужиков член? - удивился я. - Она что, их видела, хоть раз в своей жизни? Скажи, скажи этой "мокрощелке", что она наполовину права, и "он" у меня большой, но не "обрезанный".
   Переводчик так и сделал.
   Он не успел договорить до конца свою фразу, а эти "ссыкушки" с визгом уже выскочили из дукана.
   Я потом частенько с улыбкой вспоминал об этой случайной встрече в дукане, но тех подружек-болтушек в городе больше не видел. А может быть, они за мной со стороны наблюдали, да только боялись подойти.
   А теперь вот новые хохотушки сидят сейчас передо мной и "адреналинят" мою горячую кровь. Э-эх! Вот бы вас обеих, да к нам на виллу. Там бы я вместе с вами и посмеялся.
   По просьбе супруги секретаря провинциального комитета НДПА, а это именно она заправляла всем этим "мероприятием", Мир Акай выступил перед присутствующими женщинами, поздравил их с праздником и пожелал всем хорошего настроения в этот день. Потом началась раздача кульков с подарками, но мы не стали дожидаться окончания "мероприятия" и тихо удалились.
   Весь оставшийся день я находился под впечатлением от увиденного. Вечером с мужиками выпили за "неподражаемых" и "привлекательных", которые ждут-не дождутся нашего возвращения домой.
   А потом всю ночь мне снились красивые голые женщины, которых я нежно ласкал...
  
  
   Глава 27. Презентация
  
   Да-а! Рановато мы все успокоились, посчитав, что насыщенные влагой облака, досаждавшие на протяжении двух месяцев проливными дождями, окончательно выдавили из себя всю небесную влагу. Дожди возобновились с новой силой, и, не затихая, идут несколько дней подряд. Всю округу затопило так, что реки вышли из своих берегов, а в арыках вода плещется через края обваловок.
   Перед нашей виллой "море разливанное", и добраться до нее можно только по лежащим в глубоких лужах кирпичам и доскам.
   "Духи" немного поутихли со своими обстрелами. Видимо, им тоже не с руки мотаться по "зеленке" по колено в грязюке. В такую распутицу на машинах по грунтовым дорогам не проехать, а таскать "безоткатки", минометы и реактивные установки на собственном "горбу" - дело не из легких. Вот и получили мы небольшой "перекур".
   Ко всему прочему в их "верхах" пошла какая-то непонятная драчка. Все никак не могут разобраться, кто из них главней и важней, кто внес больший вклад в дело борьбы с неверными, и кто будет иметь больше "портфелей" во вновь формируемом коалиционном правительстве. А коли уж так, то не до нас им сейчас. Сначала между собой надо разобраться, а уж потом и дальше воевать.
   А нам их "разборки" очень даже на руку.
   Именно в те дождливые дни от одного из агентов спецотдела поступило сообщение о том, что советский солдат, захваченный накануне моджахедами у "Элеватора", в настоящее время находится в кишлаке Дех-Саузи, в доме некоего Файзу, под охраной трех человек из группы полевого командира Талиб Джана. Этого солдата почему-то не казнили в тот же день, как он попал к "духам", и это наводило на определенные мысли. Или он добровольно сдался в плен противнику, или это не совсем простой солдат, и "духи" это знают.
   Когда при очередном визите на ЦБУ Бригады я рассказал об этой новости, меня сразу же потащили к новому комбригу Никулину.
   Для меня это было первое личное знакомство с новым комбригом. Он вызвал к себе в кабинет начальника особого отдела и исполняющего обязанности начальника разведки - капитана Курячая Сергея. Бывший "шеф" разведки - Михаил Лазарев, на днях "дембельнулся" и улетел в Союз тем же "бортом", что и бывший комбриг Гришин. Серегу на должность начальника разведки бригады утверждать не стали, поскольку его срок службы в Афгане тоже заканчивался через месяц. Вот и поставили - "ИО", пока из Кабула не прилетит кто-нибудь другой. О том, что замена должна была прибыть из Союза, уже и речи не было. Бригада жила в ожидании ближайшего вывода и поэтому не было никакой необходимости тащить сюда "необстрелянного" новичка. Серега больше всего боялся, что его дембель может накрыться "медным тазом", и придется ему здесь куковать вместе со всеми до самого последнего дня.
   Никулин с особой тщательностью расспросил меня о месте расположения того самого дома, в котором находился плененный "духами" солдат. Хорошо, что я об этом позаботился заранее и, проводя контрольную встречу с агентом, записал все, о чем он тогда мне говорил. При помощи тех "уточняющих" записей и с использованием фото-планшета, общими усилиями нам удалось все-таки с "миллиметровой" точностью вычислить тот самый дом.
   Я еще не успел вернуться в "Компайн", а наши "соколы" на своих "Грачах" уже наводили шороху в том кишлаке. Правда, они немного переусердствовали и вместе с тем домом стерли с лица земли практически весь кишлак. Хорошо хоть агента, что предоставил эту информацию, в тот момент в нем не оказалось. Наверное, сам понимал, к чему приведет "доверительная" беседа с мушавером.
   Уже позже я случайно узнал, что тот солдат действительно оказался перебежчиком по идейным соображениям, и расправились с ним таким жесточайшим образом в назидание другим военнослужащим, втайне помышлявшим о дезертирстве. Поговаривали даже, что главным инициатором этой "акции устрашения" был не кто иной, как генерал Варенников. Лично я этим слухам тогда не верил.
   С одной стороны, мне тяжело было осознавать о своей причастности к убийству соотечественника, а с другой стороны, если он действительно "идейный" перебежчик, то стало быть, это просто предатель, и еще не известно каких бед он мог принести нашим же ребятам. Уж больно свежи были тогда в памяти разговоры о неком "чмыре" по кличке "Рыжий", который, сбежав к "духам", потом пожег своим гранатометом не один десяток советских машин и бронетехники, передвигавшихся по дороге Герат-Кандагар.
   Дождливые дни наконец-то закончились, и из Кабула прибыло сразу несколько "бортов". В их числе был и персональный самолет министра обороны Афганистана Рафи, на котором прилетел сам министр со свитой приближенных генералов и полковников.
   Меры безопасности в тот день были предприняты беспрецедентные. Да и не удивительно - не так уж часто высокопоставленные лица такого ранга балуют Кандагар своими визитами. Вся дорога от аэропорта до города была напичкана временными постами боевого охранения. Почти через каждые сто-двести метров стоял танк, БТР, или БМП. Руководство второго армейского корпуса оголило практически все посты первого пояса обороны города, поснимав с них всю бронетехнику, и перебросив ее на эту "блатную" дорогу.
   Как всегда не обошлось без перегибов.
   В боксах танкового полка долгое время простаивала вполне боеспособная бронетехника, на которую просто не хватало экипажей. И вот до чего в тот день додумались "муртузеи". После того, как на дорогу выставили танки с экипажами, большинство механиков-водителей погрузили на "шишигу" и увезли обратно в часть. Там они выгнали из боксов простаивающие без дела танки и БМПэшки, на которые командир полка усадил попавшихся под руку сарбозов, после чего вся эта "кавалькада" двинулась на боевое охранение.
   Надо было видеть эту разношерстную публику, среди которых, в большинстве своем, были обычные "чмошники" с полевых кухонь и прочих "подсобных" подразделений, ни разу не державших в своих руках оружия. Им его и сейчас не выдали. Так они и сидели на танках, в засаленных сарбозовских "дрешах", но в новехоньких шлемофонах на бестолковых головах.
   Ох, и поприкалывались же мы в тот день, глядя на этих "огородных пугал".
   А день этот - 14 марта 1988 года, был примечателен тем, что на восточной окраине Кандагара, недалеко от автомагистрали Кандагар-Калат открывался завод по ремонту бронетехники и артвооружения. На это торжественное мероприятие собственно и прилетел министр обороны, где он должен был перерезать ленточку, тем самым подводя итог затянувшемуся долгострою.
   Этот завод советские специалисты начинали строить ее во времена правления короля Захир Шаха. По замыслу проектировщиков, на совершенно пустом месте должен был появиться компактный завод по ремонту сельскохозяйственной техники. Что-то типа РМС или РМЗ провинциального значения.
   До Саурской революции наши строители успели возвести железобетонные модули основного цеха завода, компрессорной, электростанции и котельной. Но наступившее затем военное лихолетье внесло свои коррективы в строительный процесс. Строители вернулись домой, а "стройка века" была "заморожена" на неопределенное время.
   Кому в голову пришла идея о "реанимации" и "перепрофилировании" завода, никто из нас не знал. Но думаю, что не обошлось здесь без "мудрого" совета какого-нибудь высокопоставленного шурави. Сами афганцы до такого вряд ли бы додумались.
   И пошло, и поехало.
   В 1985 году в Кандагар прислали военных строителей, которые и должны были довести строительство завода до логического конца.
   Громко сказано - "военные строители". Кадровым военным среди них был только руководитель этого военно-строительного отряда. Остальные же специалисты были обычными резервистами, завербованными военными комиссариатами по всему Союзу и скомплектованными где-то под Кушкой в отдельный военно-строительный отряд, который по своей численности едва ли превышал среднестатистический мотострелковый взвод.
   Первое время строители жили в ООНовском городке в обыкновенных брезентовых палатках, параллельно строя для себя капитальное кирпичное общежитие, которое возвели в рекордно короткие строки. Да и не удивительно, кому хотелось быть мишенью для душманских эрэсов и мин. Устроив свой быт, строители приступили к реконструкции самого завода. За все предыдущие годы, пока завод был не у дел, "духи" неоднократно обстреливали его территорию реактивными снарядами, чем нанесли значительный ущерб тому, что было построено ранее. Поэтому строительство завода фактически пришлось начинать заново.
   Трудно им приходилось на этой стройке. С первых же дней возобновления строительства "духи" проявили самое пристальное внимание к этому стратегическому объекту. Моджахеды отлично понимали, чем для них обернется ввод завода в эксплуатацию. Вот и "долбили" они по нему денно и нощно из всего, что имелось у них на вооружении.
   Но, как ни старались моджахеды, ничего у них из этого не вышло, и завод был наконец-то построен и укомплектован необходимым оборудованием и станками.
   Для военных строителей этот день был праздничным, и по этому поводу они все вырядились в цивильные костюмы, надели пестрые галстуки, которых я на их шеях отродясь не видел. С утра за строителями заехал автобус, на котором они ежедневно ездили на свой "объект", и под охраной сопровождавшей их царандоевской БРДМки они поехали к месту предстоящих торжеств. Туда же поехали руководители всех советнических коллективов, в том числе и я.
   К десяти часам утра вся территория завода представляла собой огромную "толкучку". Кого я там только не увидел. Весь кандагарский "бомонд" своим личным присутствием на этой "презентации" соизволил лично засвидетельствовать свое почтение Рафи, а заодно поглазеть на то, что собой представляет этот самый завод. Ведь пока он строился, ни одна "канцелярская крыса" на нем ни разу так и не побывала.
   Ровно в одиннадцать часов к КПП завода подъехала вереница белых и черных "Волг" в сопровождении нескольких БТРов с вооруженной охраной.
   Первым на территорию завода не спеша прошел сам Рафи. Чуть сзади него, словно тень, шел афганский офицер с автоматом в руке. По всему было видно, что это личный телохранитель министра обороны. Крепко держа в руках автомат, он внимательно следил за тем, что происходит вокруг министра.
   "Цербер", - пронеслось в моей голове.
   Генерал Ацек подал команду - "Смирно", и стоявшие вдоль дороги сарбозы застыли на месте, устремив свои взоры на министра.
   Два "телевизионщика" бегали вокруг Рафи со своими телекамерами, пытаясь поймать в объектив каждое его движение.
   После доклада Ацека Рафи скромно пожал ему руку, и вдвоем они двинулись вдоль выстроившихся в один ряд кандагарских "шишек". Министр с каждым из них поздоровался за руку, после чего в сопровождении всех этих "чинуш" проследовал к главному корпусу завода, где в тени здания на большом ковре была установлена трибуна для выступления ораторов.
   Первым на трибуну поднялся корпусной мулла. Он прочитал своим гнусавым голосом полагающуюся в таких случаях молитву, а "массовка" неоднократно произнесла: - "Аллах Акбар".
   Потом министру показали, что именно будет ремонтировать данный завод.
   Чуть поодаль стояли пара танков, один БТР и еще парочка малокалиберных орудий. По всему было видно, что все они вышли из строя не по причине участия их в боевых действиях, а в связи с халатным отношением нерадивых вояк к вверенному им военному имуществу. Ствол одного танка был разорван "розочкой", что свидетельствовало только об одном, - длительное время его просто никто не чистил. Вот и рванул снаряд прямо в стволе. Интересно было бы знать, что стало с теми "танкистами". Если их не поубивало, то уж оглохли они наверняка.
   Второй танк стоял без одной гусеницы. Вообще-то гусеница была, но она лежала рядом с танком, аккуратно свернутая в "бухту". Ну, "братишки-афганишки", это вы уж совсем обнаглели. Да любой экипаж советского танка в самых что ни на есть полевых условиях, под "духовским" обстрелом, такую поврежденную гусеницу буквально за полчаса установит на место. А эти чудаки на букву "М" танк на ремзавод притащили. Или они действительно такие тупорылые, или же конченые разгильдяи.
   У стоящего по соседству БТРа не было двух колес, по одному с каждой стороны. Хотя все остальные были на месте, в полной целостности и сохранности. О том, что бронетранспортер подорвался на мине, не могло быть и речи, поскольку никаких следов от подрыва и иных повреждений на его бронированном корпусе и ходовой части не было видно.
   "Что-то тут не совсем чисто", - пронеслось у меня в голове. Вот только в чем именно "зарыта собака", в тот момент я никак не мог сообразить.
   После того как мулла закончил свою молитву, с речью выступил сам Рафи. Он очень лестно отозвался о советских военных строителях, которые сделали такой щедрый подарок афганскому народу, после чего вручил им новенькие афганские медали.
   Лица у мужиков сияли как "пасхальные яйца". Представляю, какой они сегодня закатят гужбан в своей общаге. Самое главное, вовремя успеть к их застолью с поздравлениями по поводу полученных наград, и считай, что веселенький вечер на сегодня нам всем обеспечен.
   С ответным словом выступил "старшой" от строителей. Он поблагодарил министра за высокую оценку их скромного вклада в дело укрепления военно-экономической мощи Афганистана.
   А потом - началось. Словно дырявый мешок прорвался. "Словесный понос" так и сыпался из уст чиновников, приглашенных на мероприятие.
   В конце концов, все, кто горел желанием, выговорились, и Рафи небольшими ножницами перерезал шелковую ленту, символически перегораживающую вход в главный корпус завода.
   Словно по мановению волшебной палочки, невидимые доселе силы вдруг вдохнули жизнь сразу в оба дизель генератора электростанции. Они взревели своими мощными моторами, закрутились роторы генераторов, и от импульса выработанной ими электроэнергии одновременно во всех помещениях завода вспыхнули лампы дневного света. Зашумели, завертелись, завизжали многочисленные станки, тихо стоявшие до этого в главном корпусе завода.
   По всей видимости, это было задумано специально, так сказать - для большего эффекта.
   Министру это очень понравилось. Он с важным видом ходил по цеху в сопровождении свиты чиновников, и оценивающим взглядом разглядывая каждый станок, интересовался у стоящих за ними рабочих о достоинстве и недостатках советской техники. "Работяги" только кивали головами, и знай себе талдычили: - "Бисиор хуб, бисиор хуб". Стало быть, очень они хорошие, эти советские станки.
   Я немного отстал от этой "делегации" и решил просто побродить по цеху и понаблюдать за происходящими там делами. Подошел к токарному станку, у которого стоял совсем молодой афганец. Зажав в патрон станка металлическую болванку, он слой за слоем снимал с нее резцом серебристый металл. Делал он это с таким сосредоточенным видом, словно выполнял какую-то очень ответственную работу. Минут через пять от той болванки практически ничего не осталось, но зато металлических стружек под станком, появилась огромная куча. Увидев, что Рафи ушел в другой конец цеха, афганец выключил станок и начал не спеша собирать эту стружку каким-то небольшим металлическим крючком. Рядом с тем токарным станком на отдельном постаменте стояло электрическое точило, возле которого примостился бородатый "бобо" в папахе. "Бобо" с усердием затачивал длинный металлический прут, высекая из него снопы искр.
   Мне стало смешно от всего увиденного. Если "токарь" перевел в стружку целую металлическую болванку, то этот "бобо", по всей видимости, задался целью перевести в искры толстый металлический прут. Я осмотрелся кругом и увидел, что за остальными станками происходит то же самое. И для чего это надо было делать? Только ради того, чтобы показать министру, что станки работоспособные? Дуристика какая-то.
   Прохаживаясь по цеху, я забрел в какое-то боковое помещение, посреди которого на массивном бетонном фундаменте был установлен пневматический молот. Что-то уж больно знакомое показалось мне в его очертаниях. Подойдя ближе, я стал искать заводской ярлык.
   Мамочка ты моя родная!
   У меня даже в горле перехватило.
   На черной жестянке, прикрепленной четырьмя шурупами к станине станка, было четко выгравировано: "Астраханский завод кузнечно-прессового оборудования".
   Родненький ты мой, "землячок", да как же тебя угораздило загреметь в такую даль? Это ж сколько времени ты путешествовал по всему миру, пока ни попал сюда, на эту чужбину? И что ты собираешься здесь ковать, железная твоя душа?
   Я стоял у молота и, поглаживая рукой холодный металл, мысленно представлял, сколько всего пришлось испытать ему. Не известно еще, на кого ему придется работать уже в ближайшее будущее. Да и придется ли вообще ему на кого-то работать. Придут вот "духи", да и взорвут все к чертям собачьим. Так и не успеет он показать никому неуемную силу своего удара.
   Видать не нашлось в Кандагаре хорошего специалиста-кузнеца, который смог бы сегодня попробовать молот в деле, показать, на что он способен. Вот и стоит он теперь в гордом одиночестве, в стороне от других станков, которые в отличие от него сейчас крутятся, вертятся, показывая всем какие, мол, они хорошие.
   Ну, извини, землячок, мне пора идти. Ты уж не скучай здесь один. Придет время, и ты еще покажешь, какая сила имеется у русского молота. Прощай, дорогой!
   После "общения" с молотом больше уже не хотелось никуда идти, ничего смотреть. Вон, и "свита" возвращается обратно. Видимо, все уже успели посмотреть.
   После относительно прохладного воздуха в цеху, уличная жара неприятно ударила в лицо. Да и начавшийся "афганец" своей колючей пылью сразу испортил все настроение.
   Когда Рафи вышел на улицу, к нему подскочил какой-то афганский полковник со скрещенными саблями на погонах. Судя по изумленному выражению лица министра, я понял, что полковник докладывает о каких-то невероятно интересных вещах.
   От того, что я увидел в следующий момент, у меня непроизвольно отвисла челюсть.
   Полковник рукой показывал в сторону бронетехники и орудий, что были привезены на завод для ремонта.
   Орудия были уже прицеплены к форкопам двух "шишиг" и готовы к перевозке их к месту назначения. Колеса на БТРе стояли на своих местах, словно никто их оттуда и не снимал. На танке, у которого до этого отсутствовала гусеница, эта самая гусеница была там, где ей и положено было быть. Но больше всего, меня поразило то, что у танка "с розочкой" из башни торчал вполне нормальный ствол пушки.
   Да когда же это они успели все это сделать?
   Ну ладно, я все понимаю насчет колес и гусеницы. Наши солдаты наверняка смогли бы за то же самое время все поставить на свои места. Но ствол! Как они умудрились за столь короткое время поменять испорченный ствол танкового орудия? У меня это никак не укладывалось в голове.
   А полковник "с саблями" тем временем с воодушевлением рассказывал министру о том, какие классные специалисты работают на новом военном заводе. Все им нипочем. Для вящей убедительности полковник подал сигнал рукой, и вся эта еще недавно не пригодная к эксплуатации военная техника своим ходом пошла за пределы завода.
   По всему было видно, что министр очень доволен расторопностью своих подчиненных. Похвалив всех присутствующих за хорошую службу, он сел в черную "Волгу", и вся вереница машин тронулась в обратный путь на аэродром.
   А спустя час самолет министра уже выруливал на взлетно-посадочную полосу.
   В тот день министр обороны Афганистана находился в провинции в общей сложности чуть больше трех часов, так и не побывав в самом Кандагаре...
  
   А вечером, военные строители закатили в своей общаге пир на весь мир.
   К этому торжественному дню они видимо готовились очень долго. Самогонки нагнали - пить, не перепить. Вкусной жрачки понаготовили - есть, не переесть.
   Одним словом - презентация по-русски.
   Веселье было в самом разгаре, когда я поинтересовался у хозяев о том, как же все-таки удалось афганцам так быстро отремонтировать раскуроченную технику. Мужики долго смеялись над моим вопросом, но потом все-таки не выдержали и "раскололись".
   Когда строительство завода подходило к завершению, выяснилось, что в Кандагаре нет ни одного специалиста, который смог бы работать на тех станках, что были там установлены. Возможно, такие специалисты в городе и были, но какой здравомыслящий человек пойдет работать на завод, находящийся под патронажем военных. Как только "духи" об этом прознают, - прощай, голова.
   А делать что-то было надо.
   Думали, думали и придумали. Местные чиновники договорилось с кабульскими "коллегами", и те вызвались оказать временную "гуманитарную" помощь квалифицированными специалистами.
   Где уж они их там понаходили - не известно, но в означенный день торжественного пуска завода ровно за час до прилета в Кандагар министра обороны на "Майдане" приземлился афганский военно-транспортный самолет. На его борту находились около трех десятков специалистов различного профиля. Были здесь и токари, и фрезеровщики, и сварщики, и даже жестянщики. В аэропорту всех их посадили в большой автобус и сразу же повезли на завод.
   До приезда на завод Рафи "специалисты" встали за станки, на которых хоть как-то умели работать, и в течение получаса тренировались в управлении ими. Потом их снова вывели на двор, и они смешались с толпой подсобных рабочих, работавших на стройке под руководством советских военных строителей.
   Как только Рафи покинул завод, следом за ним уехали и кабульские "профи".
   - Так кто же теперь будет работать на этом заводе? - удивился я.
   - А никто, - ответил мне подвыпивший строитель, которого все мы звали только по отчеству - Семеныч. Семеныч неоднократно выручал нас в самую трудную минуту, когда на нашей вилле не было ни грамма спиртного. В знак благодарности мы частенько приглашали его в нашу баню, чему он был несказанно рад.
   Заметив мой удивленный взгляд, Семеныч пояснил:
   - Да кому здесь на хрен нужен этот завод. Ты и представить не можешь, столько за время его строительства было всего разворовано и списано. На те деньги, что затрачены на его "реконструкцию", запросто можно было бы с десяток точно таких же заводов понастроить по всему Афганистану. Заметь, новых заводов. Как только мы отсюда уедем, уже на следующий же день с него начнут растаскивать все, что может пригодиться в подсобном хозяйстве. А потом все спишут на "духов". Нарисуют, что было прямое попадание ракеты, и все сгорело в огне. Ты думаешь, хоть кто-нибудь будет проверять? Да никому это не надо.
   Да-а! Грустная история.
   Я решил вернуться к своему вопросу насчет отремонтированной бронетехники и орудий, чем вызвал дружный смех всех строителей. Вдоволь насмеявшись, они наперебой рассказали о том, как все это происходило.
   Еще вчера днем на завод пригнали те самые пару танков, БТР и орудия. При этом бронетехника пришла своим ходом, а орудия привезли на буксире те самые "шишиги", что сегодня увезли их после "капитального ремонта" обратно в артдивизион.
   Экипаж БТРа снял два колеса со своей бронемашины, и закатил их в подсобное помещение. Их примеру последовал и экипаж танка. Они демонтировали одну гусеницу, но убирать ее никуда не стали. Тяжеловата, однако, эта "железяка". Ее просто свернули в рулон и оставили лежать там же, где и сняли.
   О том, что было потом, нетрудно догадаться.
   - Ну, хорошо, - не унимался я. - С этим все понятно. Но как же все-таки им удалось за такой малый срок заменить поврежденное танковое орудие?
   - А его никто и не менял, - покатываясь от смеха, сказал Семеныч.
   - Как это так, - не менял? - не понял я.
   Семеныч предложил всем наполнить стаканы и выпить за находчивых афганцев. После того, как мы осушили "тару", он поведал мне самый главный "фокус", который сегодня практически у всех на глазах проделали эти "бабаи".
   Пока Рафи со своей свитой прогуливался внутри главного корпуса, афганцы завели двигатель танка с "розочкой" и отогнали его на пустырь, что был сзади котельной. А на его место подогнали танк из боевого охранения завода.
   Никто, даже я, не заметил эту подмену.
   Ну и аферманы же эти афганцы. Я их явно недооценил.
   Куда уж там до них нашему Кио...
  
   Глава 28. Откровения Мир Акая.
  
   Ежегодно, по окончанию зимних муссонных дождей, южные провинции Афганистана накрывал "афганец". Беспощадные пыльно-песчаные бури получившие такое обобщающее и почти ласковое название, для всех нас были несусветным мраком, наравне с неимоверной жарой, захватывающей провинцию в свои знойные объятия почти на восемь месяцев.
   В прошлом году, дувший словно из аэродинамической трубы "афганец", обозначив себя первыми порывами ветра в марте месяце, окончательно выдохся только после двухнедельной песчаной бури, бушевавшей в провинции в середине лета. Неужели и в этом году нас ждет та же участь? Судя по всему, предпосылки к этому уже имеются. Задув в день отлета Рафи, "афганец" не прекращался вот уже третий день. По ночам, когда температура воздуха резко падала почти до нулевой отметки, ветер стихал до полнейшего штиля, с тем, чтобы с первыми лучами солнца завыть, зашуршать песком с еще большой силой. К обеду концентрация липкой пыли и колючего песка в атмосфере достигала такой плотности, что контуры подступающих к городу скалистых хребтов бесследно исчезали в этом однообразном пыльном мареве. Наэлектризованные песчинки, гонимые знойным ветром из зыбучего Регистана, ударяясь об антенну советнической радиостанции, наводили в ней статическое электричество, которое по шлейфу спускалось вниз и далее уходило в землю, треща мини молниями на грозоотметчике.
   А в городе опять неспокойно. Ночью "духи" прорвались в Дехходжу, одновременно обстреляв несколько царандоевских постов. Буквально в полутора километрах от городка советников всю ночь что-то горело и взрывалось, а малиновые "светлячки" трассирующих пуль шмелями разлетались в разные стороны. Кто, куда и в кого стрелял, было совершенно не понять.
   Дежурный по царандою позвонивший рано утром на коммутатор ООНовского городка, сообщил, что потери среди личного состава на этих постах весьма существенные. Одних только убитых было больше двух десятков. После официального доклада, дежурный передал распоряжение командующего насчет того, чтобы никто из советников не покидал сегодня днем пределов "компайна", поскольку в Дехходже с утра проводится жесткая зачистка и "духи", не успевшие под покровом ночи покинуть город, ввязались в бой с военнослужащими царандоя и ХАДа.
   Стало быть, на работу мы сегодня не едем, и у нас появился еще один не запланированный выходной день. Да и кому на ум пойдет лезть под душманские пули ради встречи с подсоветными. Да пропади оно всё пропадом! Если у них самих появится жгучее желание встретиться с советниками именно в этот день, то пусть сами и едут к ним в городок.
   В первой половине дня к нам никто так и не приехал. Видимо дела в городе действительно были хреновые. Мы собрались, уж было обедать, как вдруг сетчатая дверь на кухне нашей тринадцатой виллы открылась, и в проеме появился Аманулла. Он был в форме, а это означало только одно, что руководимый им спецотдел переведен из оперативного в оперативно-боевой режим несения службы. Такое происходило всякий раз, когда в городе проводились активные оперативно-поисковые мероприятия, засады и зачистки, и офицеры максуза вместе с остальными царандоевцами с оружием в руках "шерстили" все темные закоулки Кандагара. Делалось это из соображений их же собственной безопасности, поскольку, находящихся в гражданской одежде оперов, да еще с оружием в руках, военнослужащие других силовых ведомств запросто могли принять за моджахедов, со всеми вытекающими из этого последствиями.
   Не откладывая в долгий ящик, Аманулла рассказал обо всем, что произошло минувшей ночью. Оказывается "духи" напали не только на те царандоевские посты, бой на которых мы наблюдали ночью, но и практически на все посты обоих поясов обороны. Такого с их стороны не наблюдалось давненько. Наверняка из Пакистана пайсу завезли, вот и отрабатывают они эти денежки. В улусвали Панджвайи "духи" попытались уничтожить советский блокпост, и при отражении нападения там погибло несколько советских военнослужащих. Но и это были еще не все новости. Аманулла рассказал, что накануне днем погиб телохранитель Мир Акая. С утра он получил "дембельские" документы, по которым сегодня должен был лететь в Кабул. Прихватив еще одного "дембеля", он пошел после обеда по дуканам, с тем, чтобы прикупить кое какие "бакшиши" для своих многочисленных кабульских родственников. И надо же было такому случиться - в ствол дерева, мимо которого они проходили, ударил душманский эрэс. Один - единственный, шальной эрэс. Осколками разорвавшегося снаряда разворотило грудную клетку телохранителю и серьезно зацепило его попутчика. Телохранитель умер почти мгновенно, а второй сарбоз скончался чуть позже, при доставке его в военный госпиталь.
   Этого инзибода я хорошо знал. Хорошим, грамотным солдатом он был. Теперь-то уж точно - был. До призыва на военную службу учился в Кабульском университете, а когда ему исполнилось восемнадцать лет, добровольцем пошел на военную службу, и попал в строевое подразделение царандоя. На втором году службы его случайно заприметил Мир Акай, занимавший на ту пору не дюже высокую должность в центральном аппарате МВД Афганистана. Как уж там все у них произошло, я достоверно не знаю, но стал этот солдат инзибодом Мир Акая. А когда "шефа" назначили командующим кандагарского царандоя, поехал с ним к новому месту службы.
   Царандоевцы поговаривали между собой, что инзибод командующего был выходцем из весьма зажиточной семьи, и что его отец занимал какой-то очень ответственный пост в одном из министерств Афганистана. Все может быть.
   Но, как выяснилось, Аманулла приехал в "компайн" совсем не за тем, чтобы рассказывать нам о "знаменательных" событиях прошедших суток. Как бы, между прочим, он намекнул мне, что дальнейший разговор должен идти "тэт-а-тэт", поскольку командующий прислал его ко мне со специальным поручением.
   После того как мы уединились, Аманулла рассказал о том, что командующий накануне встречался со старейшинами из племени очикзай, прибывшими в Кандагар с афгано-пакистанской границы в поисках защиты от вконец обнаглевших исматовцев.
   Из поступавшей накануне оперативной информации, я знал, что в уездах Тахтапуль и Спинбульдак произошли серьезные стычки между исматовцами и отрядами самообороны других пуштунских племен. И если до этого исматовцы конфликтовали в основном только с выходцами из племени нурзай, то в последнее время стычки стали происходить и с соплеменниками - очикзаями, объединенными под "знаменами" других полевых командиров.
   "Бобо" побывавшие у Мир Акая, представляли интересы Мамад-хана, - влиятельного полевого командира очикзаев, в подчинении которого был крупный племенной отряд самообороны. Нафары Мамад-хана практически никогда не воевали, ни против госвласти, ни против шурави. У них был свой собственный "бизнес", связанный с неофициальным контролем над перемещением через границу контрабандных грузов. Так же как и малиши Муслима Исмата они "шкурили" караваны и одиночные "бурубухайки", пытавшиеся незаметно проскочить через контролируемую ими территорию.
   Но это совсем не означало, что отряд Мамад-хана был полностью лоялен к госвласти и, уж тем более, к шурави. Просто-напросто эти вооруженные аборигены жили по принципу: - "Пока нас не беспокоят, то и мы тоже никого не будем трогать". Зная об этой поведенческой особенности приграничных племенных отрядов самообороны, советское военное командование и представители госвласти старались не появляться без особой надобности в приграничных уездах, дабы не искушать судьбу и не нарушить и без того хрупкий мир. Но уж если старейшины сами обратились за помощью к представителю госвласти, стало быть, у них есть на то весьма серьезные основания.
   Старики не пошли к губернатору Сахраи, выходцу из исторически враждебного им племени нурзай. Не обратились они и к генералу Ацеку, который не горел особым желанием ввязываться в междоусобные разборки. Не пошли они и в МГБ, поскольку считали руководство этого силового ведомства виновным в том, что генерал Муслим Исмат и его нафары распоясались так, что дальше было некуда.
   Почему-то, именно в Мир Акае они разглядели того самого государственного чиновника, который смог бы оказать реальную помощь в "укорочении рук" мятежному генералу.
   Вся проблема заключалась в том, что в самом начале марта, когда у исматовцев произошли вооруженные стычки с пакистанскими пограничниками, малиши попутно обстреляли несколько постов с нафарами Мамад-хана. В частности, пользуясь численным преимуществом, исматовцы напали на блокпост Аргестан-Карез, откуда забрали все вооружение, боеприпасы и прочее имущество, а сам блокпост просто-напросто взорвали. Избитые до полусмерти нафары Мамад-хана не стали вступать в драчку с исматовцами, отлично понимая, чем она в тот момент могла для них закончится.
   С большой долей уверенности можно было полагать, что Муслим Исмат задавшийся целью прибрать к рукам все блокпосты на "бульдакской бетонке" не входившие ранее в сферу его стратегических интересов, твердо встал на тропу войны со своими соплеменниками. Какую цель он этим преследовал, можно было только догадываться. Скорее всего, это означало только одно, что его противостояние с генералом Тадж Мохаммадом уже вышло за рамки межличностных отношений. А если учесть, что на вооружении у исматовцев была собственная бронетехника и тяжелая артиллерия, то можно было смело полагать о готовящемся вооруженном перевороте в провинции, который Исмат совершит после того, как только из провинции уйдут советские войска. Все, что происходило сейчас на приграничной дороге, наверняка было всего лишь прелюдией к таким событиям. Своего рода рекогносцировка на местности и расчистка плацдарма перед решающим штурмом.
   Насколько я понял из всего сказанного Амануллой, командующий весьма серьезно отнесся к той встрече со стариками. Судя по всему, Мир Акай решил воспользоваться критической ситуацией сложившейся в приграничье. Как это не парадоксально, но у царандоя появилась реальная возможность замены личного состава постов второго пояса обороны, на бойцов племенных отрядов самообороны. Если учесть, что у Мамад-хана "под ружьем" ходило более восьмисот человек, то и половины этих людей было вполне достаточно, для обеспечения охраны на всех девяти постах, с последующим выведением оттуда царандоевских военнослужащих и использованием их для укрепления постов безопасности в самом городе.
   Пообещав старейшинам сделать всё от него зависящее по обузданию исматовцев, Мир Акай тут же обратился к ним со своей, встречной просьбой. Изложив суть своей идеи насчет постов второго пояса обороны, он заявил, что бойцы племенного отряда, изъявившие желание нести там службу, будут обеспечены всем необходимым, в том числе: вооружением, боеприпасами и прочим военным и гражданским имуществом. Старики, не ожидавшие такого неожиданного поворота событий, заявили, что Мамад-хан не наделял их полномочиями решать такие серьезные вопросы, но, тут же спохватившись, пообещали довести до его сведения деловое предложение "командони", а еще через пару дней, они будут ждать его с визитом в их родовой кишлак, где и сообщат об окончательном решении, Мамад-хана. Наверняка, сам Мамад-хан пожелает сообщить ему об этом лично и обговорит все условия передачи царандоевских постов.
   Мир Акай тут же вызвал начальника уголовного розыска - Хакима, и, представив его старикам, заявил, что именно этот человек прибудет в их кишлак в обозначенный день. Как заместитель командующего царандоя, майор Хаким был наделен всеми необходимыми полномочиями для ведения таких ответственных переговоров, и если они пройдут успешно, командующий приедет в их родовой кишлак для подписания итоговых документов.
   Слушая Амануллу, я пытался понять, для чего именно он всё это мне сейчас рассказывает. О своей встрече с "бабаями", Мир Акай мог рассказать мне и сам, при первом же удобном случае. И если сегодняшний визит подсоветного был сделан только ради того, чтобы сообщить мне о прошедшей встрече со старейшинами, то к чему такая спешка? Что-то никак не проглядывалась причинная связь между этим событием и моей персоной. Да и Аманулла что-то не договаривает до конца, все вертит вокруг да около. По всей видимости, не знает с чего начать, чтобы сообщить мне о самом главном. Но в чем именно заключается это - "главное"?
   Пора было ставить точки над "и".
   - Аманулла, а скажи мне, но только честно, какую просьбу ко мне просил передать командующий, когда посылал тебя в "компайн"?
   Судя по изумленному выражению лица, мой вопрос застал Амануллу врасплох. А может, мне это только показалось? Рассмеявшись, он по панибратски схватил меня под левую руку, словно кавалер даму своего сердца.
   - Ничего от тебя не скроешь мушавер-саиб. Ты словно мысли читаешь. А ведь командующий действительно просил передать тебе свою личную просьбу. Она заключается в том, чтобы ты обязательно доложил своему руководству в Кабуле обо всем, что я тебе сейчас рассказал.
   - Не понял юмора!? А в чем собственно интерес командующего, если я доложу, или не доложу своему начальству о переговорах с Мамад-ханом? Конечно же, я могу послать сообщение в Кабул, но не проще ли ему самому доложить об этом напрямую Гулябзою? Лично я не вижу в этом ничего особенного.
   - Мне не известно, почему Мир Акай решил поступить именно так, но думаю, что уже завтра он сам обо всем расскажет мушаверу. А сегодня, нужно обязательно выполнить его просьбу. Раз он об этом просит, значит, для него это имеет какое-то особое значение. Но только нужно представить дело так, что все, о чем я сейчас рассказал, вам стало известно не от конкретных сотрудников царандоя, и уж тем более, не от самого командующего. Ведь можно же сослаться на какие-нибудь слухи, которые ходят по городу.
   В какой-то момент у меня в голове промелькнула мысль, что Мир Акай затевает не совсем понятную "многоходовку", в реализации которой даже советнику была уготована определенная роль. Что это за "роль" такую уготовил мне командующий, которую придется на этот раз разыгрывать мне перед окружающими людьми, и самое главное, чем закончится эта очередная хитро-мудрая "заморочка", в тот момент я не мог даже и предположить.
   Как говорил товарищ Сухов: "Восток - дело тонкое", и чтобы понять живущих здесь людей, нужно как минимум иметь точно такие же, перевернутые набекрень мозги.
   Аманулла укатил в город, а я засел сочинять шифровку. Особо не вдаваясь в детали, изложил суть предстоящих переговоров. Мол, так и так, имеется пока еще не до конца проверенная оперативная информация о том, что за спиной советников и "рафика" Гулябзоя, руководство провинциального царандоя намеревается вести переговоры с полевым командиром Мамад-ханом и т.д. и т.п.
   Е-ех! Знать бы мне в тот момент, чем все это очень скоро обернется для самого Мир Акая...
  
   К утру следующего дня царандоевцам всё-таки удалось очистить Дехходжу от "духов" и застоявшиеся афганские "бурубухайки" сплошным потоком двинулись мимо нашего городка в обе стороны. Ну, а коли так, то и нам ничего не мешало ехать в город, на встречу с подсоветными.
   Командующего на рабочем месте я не застал, и чтобы не терять впустую свое рабочее время, направился к начальнику джинаи - Хакиму. Завидев меня, Хаким вышел из-за стола, и исполнив ритуал общепринятого приветствия, пригласил присесть на стул, стоящий рядом с его столом. Как и подобает в таких случаях, я обошел всех присутствующих, со всеми поздоровался, и только после этого уселся на предложенный мне стул.
   Хаким доложил, что он проводит заседание аттестационной комиссии, на которой рассматриваются кандидатуры на замещение вакантных должностей, имеющихся в подразделениях уголовного розыска.
   Седык - таково было имя, а может быть фамилия, стоявшего посреди комнаты очередного "кандидата", был одним из тех, чья дальнейшая судьба должна была решиться сегодня в этом кабинете. Наверняка только ради меня, Хаким заново зачитал служебную характеристику Седыка, из которой следовало, что он является ярым "халькистом" с дореволюционным стажем. Будучи сторонником Амина, Седык в свое время принимал самое активное участие в репрессиях против своих сограждан.
   Данное обстоятельство, зафиксированное в личном деле Седыка, меня здорово развеселило. Наверняка, это был конечный результат "плодотворной" работы какого-нибудь рьяного кадровика - "парчамиста". По крайней мере, в стенах царандоя эта "компра" не могла быть веским основанием для отказа кандидату в приеме на работу в это силовое ведомство, и дальнейшему продвижению по служебной лестнице. Вон, министр внутренних дел - Гулябзой, сам, что ни на есть - ярый "халькист", и одновременно лидер этого "крыла" НДПА. В определенный момент он тоже принимал непосредственное участие в репрессиях. И что из того? Попробуй, только упрекни его в этом. В момент можно без головы остаться.
   Из характеристики на Седыка следовало, что за последние восемь лет своей службы в царандое пяти провинций, он успел сменить кучу должностей, и последнее звание старшего лейтенанта, было присвоено ему еще пять лет тому назад. Работая "тихим сапом", он не искал для себя "теплых" и "звездных" мест. Его устраивала любая должность не связанная ни с повседневным риском, ни с особым усердием. А коли так, толку от такого сотрудника, однозначно не будет никакого. И уж тем более на службе в уголовном розыске.
   Я хотел, уж было высказать особое мнение мушавера насчет нерадивого кандидата, но в этот момент с насиженного места поднялся начальник отделения по борьбе с контрабандой. Он изъявил желание взять Седыка на вакантную должность, имевшуюся в его подразделении. Наверняка он преследовал одну единственную цель - лучше иметь в своем подчинении конченого лоботряса, нежели не иметь вообще никого, ежедневно получая нагоняи от начальства и мушавера за недокомплект вверенного отделения.
   Хаким согласился с этим предложением, но, тем не менее, назначил Седыку испытательный срок. Если за месяц он себя никак не проявит, то придется ему искать работу в другом подразделении царандоя, а то и вообще, покинуть стены данного силового ведомства. Ну, хотя бы в масштабах Кандагарской провинции.
   Биография второго кандидата - Султани, была ничем не лучше биографии Седыка. Такой же лодырь, и ко всему прочему злостный нарушитель дисциплины. Обучаясь в свое время в Волгоградской Высшей следственной школе МВД СССР, он умудрился такого там накуролесить, что с треском вылетел на улицу и ни с чем вернулся в Афган.
   Его счастье, что на учебу в Союз он поехал уже после того, как к власти пришел Бабрак Кармаль. Если бы это произошло при Амине, еще не известно чем для него все это могло закончится. В 1979 году, находившийся на ту пору у "руля" власти - Амин, под предлогом исторической необходимости, отозвал домой всех слушателей военной академии имени Фрунзе. Прямо у трапа самолета, приземлившегося на кабульском аэродроме, их всех построили в одну шеренгу и... расстреляли. Вся их вина заключалась только в том, что они были "парчамистами" и выходцами из знатных семей.
   Для Султани тоже нашлась работёнка. Его взял к себе начальник отделения по борьбе с экономическими преступлениями. Одним словом, стал он афганским ОБХССником с месячным испытательным сроком.
   Возможно, мне и дальше пришлось бы лицезреть на распределение остальных "клоунов-аля-опер-царандой", но в этот момент в кабинет вошел посыльный от Мир Акая, сообщивший, что тот меня уже дожидается.
   Командующий извинился за свое опоздание, сославшись на то, что пришлось задержаться в губернаторстве, куда его вызывали по вопросу распределения прибывающей на днях гуманитарной помощи.
   Я внимательно посмотрел в глаза командующему, пытаясь понять, с чего он начнет свой разговор. Наши взгляды встретились и я заметил, что Мир Акай несколько смутился.
   Уж на кого - на кого, а на него это было совсем не похоже. Что же на самом деле происходит сейчас в его голове, если он вдруг потерял уверенность в самом себе, и даже не знает с чего начать разговор?
   Не задавая никаких вопросов командующему, я первым делом доложил о выполнении его вчерашней просьбы.
   Мир Акай как-то сразу оживился, и полез обниматься со мной.
   Это еще больше заинтриговало меня. Ничего особенного в том, что я вчера послал "стукачку" в Кабул, не было. Почему же тогда он так бурно реагирует на вполне рядовой случай из моей повседневной работы. В голове снова мелькнула мыслишка, что во всей этой "светлой" истории, есть какой-то "темный закоулок".
   Словно прочитав мои мысли, Мир Акай наконец-то разговорился:
   - Не мне говорить мушавер-саибу, что сейчас в провинции происходят события, вплотную связанные с предстоящим выводом советских войск. И то, что нынешний губернатор Сахраи всё еще сидит в своем кабинете, несомненная заслуга советского генерала Варенникова, который своим авторитетом не позволяет определенным деструктивным силам здесь, в Кандагаре, отстранить его от занимаемой должности.
   - А кого, собственно говоря, вы имеете ввиду, называя "деструктивными силами"? Уж ли не Муслима Исмата?
   Командующий посмотрел на меня изучающим взглядом, но, так и не ответив на поставленный мной вопрос, продолжил свое повествование:
   - Чтобы окончательно разобраться и понять, кто истинный хозяин в провинции и от кого зависит проводимая здесь политика, нужно хорошо знать историю нашей страны. А корни всех этих хитросплетений власти уходят очень глубоко. Король Афганистана - Захир Шах, основной упор делал на лидеров наиболее влиятельных, пуштунских племен. Он, как никто другой, отлично понимал, что политика в стране делалась не в Кабуле, а здесь - на юге Афганистана. Ведь не зря же Кандагар в свое время был его столицей. От умения договариваться с вождями пуштунских племен зависело многое. Ты что думаешь, зря, что ли король по нескольку раз в году наезжал с официальными и неофициальными визитами в Кандагар? Не-ет, совсем даже не зря. Он хорошо усвоил одну простую истину, что ни в коем случае нельзя делать ставку на какое-то одно племя, пусть даже и самое многочисленное. Пригревая около себя наиболее влиятельных вождей из разных племен, он, тем самым, распространял на них свое влияние. Ни мне тебе объяснять, что тезис: "Разделяй и властвуй", на Востоке был всегда актуален. Следуя ему, Захир Шах ввел при себе институт особых доверенных лиц. Являясь выходцами из племенных "вершков", эти самые "доверенные" лица одновременно занимали высокопоставленные должности в правительстве и силовых структурах Афганистана. От племени нурзай доверенным лицом короля выступал генерал Махмад Умар, а от племени очикзай, таким доверенным лицом был не кто-нибудь, а отец Муслима Исмата. Именно это обстоятельство впоследствии сыграло немаловажную роль в становлении и самого Муслима. Он не успел стать влиятельной фигурой при короле, но, тем не менее, он стал ею с проходом Наджиба к руководству ХАДом. За весьма короткое время из обычного полевого командира и откровенного бандита, он, как и его отец, стал генералом с очень большими полномочиями.
   - Тогда, мне не совсем понятно, - перебил я командующего, - с чего это вдруг, Муслим пошел поперек власти и законфликтовал с генералом Тадж Мохаммадом?
   - Ну, предположим, что Тадж Мохаммад еще не сама власть и то, что он возглавляет кандагарский ХАД, еще ничего не значит. Сегодня он генерал, а завтра будет "никем" как это довольно часто бывало у нас в Афганистане, да и у вас в Союзе. За Исматом стоят огромные деньги, его знает вся Кабульская "верхушка", которую он давно скупил со всеми потрохами. А что, или кто стоит за Таджем? Генеральские погоны и амбиции тридцатилетнего выскочки? В случае чего, здесь - в Кандагаре, за него некому даже будет заступиться. Ты что думаешь, подчиненные Таджа встанут на его защиту, если Наджибу вдруг вздумается отстранить его от должности? Наоборот, только обрадуются. Кандагарский ХАД это такое осиное гнездо, поверь уж мне. Если вдруг, Наджибу придется выбирать между Таджем и Исматом, он наверняка сделает ставку на Исмата, а Таджа пустит под сплав. При всей своей одиозности именно Исмат в состоянии удержать власть в Кандагаре. Но и Тадж тоже не подарок. Очень злопамятный человек. Никаких оскорблений в свой адрес и уж тем более нанесенных обид он не прощает никому.
   - Неужели все зашло так далеко? - Засомневался я. - Мне постоянно приходится общаться со старшим советником ХАДа, как-никак мой земляк, но я ни разу не слышал от него ничего подобного, что сейчас слышу от вас.
   - Э-э, мушавер-саиб! Ты многого ещё чего не знаешь о том, что здесь происходит. И не известно, что еще произойдет в Кандагаре, когда его покинут шурави. Вот когда начнется настоящая грызня за власть.
   - Рафик командони, расскажите пожалуйста, если это конечно возможно, с чего именно начался конфликт между Таджем и Исматом? Что за черная кошка пробежала между ними, что они готовы поубивать друг друга?
   - А ни с чего, так, сущий пустяк. Есть у Муслима родственник - Хаджи Абдул-Али. В свое время был крупным торговцем в Кандагаре. В прошлом году Муслим каким-то образом добился того, чтобы Абдул-Али направили торговым представителем в Казахстан. Что уж он там такого натворил, я конечно же не знаю, но в народе поговаривали, что он здорово проворовался на торговых поставках в Советский Союз. Когда Абдул-Али в очередной раз вернулся в Кандагар, его арестовали ХАДовцы. Формальным поводом для ареста явилось то обстоятельство, что документы, по которым Абдул-Али представлял торговые интересы Афганистана в Казахстане, оказались фальшивыми. Исмат пытался договориться с Таджем насчет освобождения своего родственника из застенков ХАДа, но Тадж грубо указал ему на дверь. Самолюбивый Муслим дал команду своим малишам, и они в тот же день угнали со двора ХАДа служебную "Волгу" Таджа. Эту машину Исмат потом подарил Асефу - заместителю командующего 2-го Армейского корпуса. Отлично понимая, что история с угоном машины может плохо кончится, Асеф вернул "подарок" его законному владельцу. После этого, во время какого-то очередного застолья, подвыпивший Муслим обозвал Асефа трусом, а Таджа сопляком, женатым на проститутке, которую он - Муслим Исмат, не единожды трахал. Произнесенные Исматом оскорбления в адрес Таджа и его законной супруги, не без помощи "доброжелателей" дошли до ушей ХАДовского шефа, и он отдал распоряжение своим подчиненным, чтобы те близко не подпускали "обидчика" к воротам ХАДа. И вообще, сделали так, чтобы его наглая физиономия никогда больше не появлялась на улицах Кандагара. В довесок ко всему, о хамском поведении зарвавшегося генерала, Тадж тут же настучал самому Наджибулле. Но Наджибу видимо не очень-то хотелось участвовать в разборе всех этих грязных дрязг, и он перепоручил разобраться во всем лично Гулябзою. Министр внутренних дел дождался удобного момента, и после заседания Лойя-Джирги, на которой Исмат представлял интересы очикзаев, пригласил его к себе на беседу. Ругать особо не ругал, а так, пожурил по дружески. По всей видимости он, как и сам Наджиб, не имел особого желания лишний раз конфликтовать с Исматом. Кто знает, как сложится в дальнейшем собственная судьба.
   Исмат возвращался из Кабула злющий - презлющий. Расхаживая по салону самолета авиакомпании "Бахтар" и потрясая зажатым в руке "Стечкиным", он втолковывал перепуганным пассажирам, что в том пистолете есть два специальных патрона - для Таджа и его жены-проститутки. По прилету в Кандагар, Муслим прямо из аэропорта укатил в свой Бульдак, где ударился в беспробудное пьянство. А позавчера, во время очередной встречи с генералом Варенниковым, Тадж сделал заявление, что Исмат готовит чуть ли не вооруженный переворот в провинции. Так это на самом деле, или это всего лишь очередная выдумка Таджа, никому не известно. Но с учетом непредсказуемости характера Исмата, такой поворот событий никак не исключается.
   - Да-а, веселенькая история, ничего не скажешь, - подытожил я исповедь командующего. - И вот, на фоне всех этих событий, вы принимаете решение о проведении переговоров с Мамад-ханом. Не рановато ли? Не получится ли так, что, узнав о ведущихся переговорах, Исмат предпримет встречные меры, направленные на их срыв? Или хуже того, чего доброго еще по дороге перестреляет всех царандоевских волонтеров.
   - Вряд ли Исмат рискнет на такое. Не в его интересах сейчас конфликтовать с царандоем. Да и Гулябзой не простит ему такого подлого коварства. Ведь после встречи с Исматом, Гулябзой заверил Наджиба, что смог достичь определенной договоренности с этим неуправляемым возмутителем спокойствия.
   - Тогда я не совсем четко понимаю, зачем было вчера устраивать весь этот спектакль с направлением информации в Кабул? Какой резон в том, что я сообщил о предстоящих переговорах? Ведь, если вы их запланировали, то все равно проведете. Ни я, ни руководство Представительства противостоять этому никогда не будут. Это ваше внутреннее дело - с кем и как вести переговоры для обеспечения безопасности в провинции. В конечном итоге основной спрос за конечный результат будет лично с вас, а не с меня. Я могу только что-то рекомендовать, а предпринимать реальные шаги по стабилизации обстановки в провинции, все равно придется вам. Ведь так же? Или я что-то не совсем правильно понимаю?
   - Все правильно, - согласился командующий, - и поэтому завтра мы вместе будем разыгрывать второй акт этого спланированного спектакля.
   - Мы, это кто, и кем спланированного? - насторожился я.
   - Царандой и мушавер-саиб, - невозмутимо ответил Мир Акай.
   - Не понял, а я то здесь причем?
   Командующий улыбнулся в свои пышные усы и "стрельнув" в меня проницательным взглядом своих карих глаз, начал излагать сущность "второго акта".
   - О том, что будут вестись переговоры с Мамад-ханом, знает ограниченный круг надежных и проверенных офицеров царандоя. А теперь вот, и мушавер-саиб в это посвящен. Независимо от того, как пройдут эти переговоры, сам факт их проведения на первом этапе будет засекречен для посторонних, в том числе и взаимодействующих. По крайней мере, до тех пор, пока на постах второго пояса обороны не начнется замена личного состава царандоя на ополченцев Мамад-хана, об это не должен знать никто лишний. А чтобы поездка группы сотрудников царандоя в приграничную зону ни у кого в Кандагаре, Тахтапуле и Спинбульдаке не вызвала лишних вопросов, она будет проводиться под видом планового распределения гуманитарной помощи поступившей на днях из Советского Союза.
   Исматовцы - народ ушлый. Машины с грузом будут еще только-только выезжать из Кандагара, а Муслим наверняка уже будет знать о них. Его нафары обязательно "настучат" ему об этом гуманитарном грузе. А уж он-то вряд ли упустит возможность экспроприировать весь груз еще до того, как он попадет к месту назначения. И вот тут-то пригодится ваша помощь. Присутствие советского представителя в колонне с гуманитарным грузом охладит пыл исматовцев, и они вряд ли рискнут нагло грабить караван. А пока будут проходить официальные мероприятия, связанные с передачей гуманитарной помощи старейшинам, Хаким встретится с Мамад Ханом и обговорит все условия по интересующему нас вопросу. Не исключено, что мушавер-саиб тоже примет определенное участие в этих переговорах.
   - Стало быть, во всем этом, как вы выразились - "спектакле", мне отводится роль "шуравийского благодетеля", который и будет передавать "гуманитарку" старейшинам?
   - А разве это плохо? - искренне удивился Мир Акай. - А потом, ведь не один же мушавер-саиб будет в этом участвовать. Я распорядился насчет того, чтобы в состав вашей группы был включен представитель тыловой службы, который и оформит все необходимые документы по передаваемому грузу. Мушаверу нужно будет только улыбаться и со всеми обниматься. Наш народ это очень любит.
   Быть обычным "свадебным генералом" на чужом пиру, мне не очень-то хотелось. Если я буду отлучен от процесса переговоров с Мамад-ханом, то зачем, собственно говоря, мне тогда тащиться в эту "тьму-таракань", больше чем за сто километров от Кандагара? Ведь есть же советник ложестика и все вопросы связанные с доставкой, учетом и последующим распределением гуманитарной помощи, находятся в его непосредственном ведении. Вот и ехал бы он с ней, в "народные душманские массы". А заодно прихватил бы с собой еще и Олега Андреева. Кому, как не советнику политотдела играть роль доброго дяди - шурави, раздающего направо и налево "гуманитарку".
   Но уже в следующее мгновение я выбросил из головы эту крамольную мысль. Что же это такое получается? Один мой подсоветный в лице командующего царандоя, именно на меня возлагает свои надежды в этом авантюрном мероприятии, полностью посвятив во все его детали. Второй подсоветный - Хаким, сам едет в такую даль. А я, стало быть, должен прятаться в кустах и подставлять вместо себя Николая с Олегом, которые ко всем нашим оперативным комбинациям вообще не имеют никакого отношения. Нет, ехать придется именно мне. Заодно погляжу, что там за воинство собралось под знаменами Мамад-хана. Способно ли оно вообще нести службу на постах обороны и надежно противостоять "духам".
   Вот только одна неувязочка опять выплывает на горизонте. Если о предстоящей поездке в приграничье вообще не докладывать в Представительство, то случись чего, я опять попаду в немилость к своему руководству за очередную самодеятельность. Предыдущее "китайское предупреждение" было совсем ещё свежо в моей памяти. Но с другой стороны, если доложить в Кабул всё как оно есть, то наверняка зарубят на корню все инициативы Мир Акая. И как потом смотреть ему в глаза? Пожалуй, ещё и за труса сочтет.
   Решение созрело само собой. Собственно говоря, а кто узнает об этой поездке в приграничье, если я сам не сообщу о ней своему кабульскому начальству? Если моя персона вдруг и понадобится срочно "центру", шифровальщик доложит, что нахожусь я на "майдане", где был вынужден задержаться по причине запоздалого совещания у Варенникова, и отсутствием возможности вернуться в городок из-за небывалой активизации "духов" вдоль всей дороги из аэропорта в город. Такое на самом деле бывало не раз, и в Кабуле к этому уже давно привыкли. Ну, а если в "центре" не проявят интереса к моей персоне, то вообще промолчу об этой поездке к "мирным духам". Позже, что-нибудь придумаю в оправдание излишней самостоятельности. А пока что и докладывать-то нечего, поскольку еще не известно чем закончатся эти переговоры с Мамад-ханом.
  
   Глава 29. Переговоры.
  
   Утром восемнадцатого марта на работу вместе со всеми не поехал, поскольку в десять часов должен был ожидать автоколонну с гуманитарным грузом, которая должна была следовать мимо "компайна". В форму облачаться не стал, дабы лишний раз не нервировать исматовцев, через чьи многочисленные посты на Спинбульдакской трассе предстояло проезжать. Из оружия взял всего лишь один ПМ. И то, только для того чтобы было хоть из чего застрелиться, если судьба распорядится совсем не так, как было спланировано. А чтобы пистолет не был виден, запихал его за пояс брюк под рубашку. Это был самый надежный "тайник", куда я прятал табельное оружие еще до Афгана. Некоторые мои коллеги - опера в том месте не только пистолет - бутылку с водкой умудрялись прятать. Да так, что даже наметанный глаз коменданта УВД - Бориса Сомова, бдительно несущего свою "экспроприационную" службу в вестибюле, не мог заприметить никакого криминала.
   Колонна подошла с небольшим опозданием. В её составе были два ЗИЛа, до верху груженых "гуманитаркой", один УАЗик, на время позаимствованный вместе с водителем в оперативном батальоне и царандоевская БРДМка. Хаким с ложестиком и еще одним офицером из политотдела расположились в УАЗике, а остальные оперативные сотрудники джинаи и несколько царандоевских сарбозов оседлали БРДМку. Мне досталось место на "кардане" УАЗика, аккурат между ложестиком и политработником. И на том спасибо. По крайней мере, тела двух этих афганских офицеров смогли бы защитить мои бока и голову от возможных пуль и осколков.
   Первую остановку колонна сделала на последнем шуравийском посту, что располагался на трассе к юго-востоку от места расположения 70-й Бригады. Измученного вида солдат, стоявший у закрытого шлагбаума, небрежно глянув на пропуск под лобовым стеклом УАЗика, не спеша отодвинул "оглоблю" в сторону. Он даже не поинтересовался, есть ли у нас какие-либо документы, удостоверяющие наши личности, и на перевозимый нами груз. Я почему-то подумал, что если он сейчас и спросил бы какой-нибудь документ, то показывать мне все равно было нечего. За девятнадцать месяцев пребывания в Афгане, я так и не удосужился их себе справить. Да и зачем они здесь были нужны. Афганцы все равно ничего не понимают в советских ксивах, а советским военнослужащим достаточно было услышать родную речь и все двери и шлагбаумы передо мной сразу открывались. Даже на территорию охраняемой зоны на Майдане, я без особого труда проезжал на царандоевской "Тойоте" по пропуску на этот автомобиль. Для особливо ретивых блюстителей Устава караульной службы у меня была припасена особая "заготовка", с заковыристым оборотом исконно русского мата, от которого даже самый строгий шурави сразу становился покладистее.
   Ну, вот и всё. На этом блокпосту контроль ограниченного контингента над дорогой Кандагар-Чаман заканчивался. Впереди, на всем протяжении почти стокилометровой разбитой бетонки, советских постов больше быть не должно. А вот всевозможных блокпостов, постов и каких-то мелких постиков, оккупированных маляшами и прочим сбродом из племенных ополчений, было больше чем предостаточно. Пока мы ехали по бетонке, я пытался сосчитать все эти "тормозные" пункты, но когда цифра перевалила за пару десятков, сбился со счета и бросил это неблагодарное занятие.
   Нашу колонну практически никто не останавливал. Правда, пару раз исматовцы пытались выяснить у Хакима, что за груз мы везем, но он ответил им на пушту что-то такое, что они сразу теряли к нам интерес. На подъезде к кишлаку Тахтапуль нас остановили хозяева мини крепости, стены которой были выложены из саманных блоков. На крыше этого импровизированного блокпоста торчала жердина, на которой трепыхался афганский государственный флаг. Сразу видно, что здесь укрепились представители государственной власти. И действительно, нам навстречу вышел царандоевский офицер с погонами капитана. Как и на предыдущих блокпостах, он переговорил с Хакимом, выяснил у него цель нашей поездки, и только после этого дал команду открыть шлагбаум, который таковым можно было называть с большой натяжкой. Это была самая обыкновенная пеньковая веревка натянутая поперек дороги между двумя врытыми в землю кольями. Посреди веревки был прикреплен кусок жестянки, с обеих сторон которой был намалеван "кирпич". Стоявший у одного из кольев пожилой солдат в форме и резиновых калошах на босую ногу, снял веревку с кола и перебирая её руками, не спеша перешел с ней на другую сторону дороги. Путь открыт, нам можно следовать дальше.
   До Спинбульдака мы добрались часа в три дня, когда было самое пекло. За то время пока мы ехали по разбитой вдрызг бетонке, горячее дыхание "Регистана" выпарило из моего тела последние капли влаги, и мне очень сильно хотелось пить. Уезжая, я предусмотрительно прихватил с собой пластиковую бутылку с кипяченой водой. Так, на всякий случай. Но её мы опустошили еще в самом начале пути. Мои попутчики воду с собой вообще не взяли, но, тем не менее, стоило мне угостить их припасенной водой, они осушили всю бутылку в мгновение ока. Пока мы стояли на блокпосту в Тахтапуле, водитель УАЗика сходил до ближайшего кяриза, где наполнил пустую бутылку холодной, колодезной водой. Но я не рискнул пить эту воду. Пожалуй, схватишь "под занавес" какую-нибудь заразу, типа желтухи или "брюшняка". А мне это надо было?
   Проезжая через кишлак Спинбульдак, сделали небольшую остановку у районного отделения царандоя. Начальника РОЦа на месте не оказалось, поскольку он с опергруппой выехал в соседний кишлак, где прошлой ночью было совершено убийство нескольких человек. Встретил нас его заместитель. Он пригласил меня и Хакима в прохладное чрево саманного дома, где предложил испить зеленого чая. Вот тут-то я оторвался по полной программе водохлёбства, выпив не меньше полутора литров воды. От горячего чая все тело покрылось испариной, а по спине побежали тузлучные ручьи пота. Глядя на то, как мы накинулись на чай, царандоевец отдал распоряжение сотруднику, и буквально через пару минут на столе, за которым мы сидели, появилось небольшое металлическое блюдо с пловом. Хотя, если честно сказать, нужно было быть большим фантазером, называя пловом кучу вареного риса, в котором не было ни одного кусочка мяса. Но в тот момент мы были настолько голодны, что мгновенно уплели весь этот постный плов.
   По ходу трапезы Хаким расспрашивал зама об оперативной обстановке складывающейся в уезде на текущий момент. Говорили на пушту, и из их разговора я ровным счетом ничего не понял. Смог разобрать всего лишь несколько названий местных кишлаков, да какие-то имена. Это уже потом, когда мы двинулись дальше, Хаким сам мне рассказал о содержании того разговора. Из всего сказанного им, я усвоил самое главное, что исматовцы день ото дня становятся наглее. Драки с перестрелками и откровенные грабежи мирных жителей у них вошли уже в норму жизни, происходя едва ли не ежедневно. Заместитель высказал опасение, что малиши в любой момент могут напасть на РОЦ и забрать все оружие и боеприпасы. Если такое произойдет, царандоевцы вынуждены будут подчиниться грубой силе, поскольку любое, даже маленькое сопротивление этим узаконенным бандитам, может привести к большому кровопролитию.
   Я молча слушал Хакима, переосмысливая сказанное накануне командующим. Ой, не все так просто тут в Бульдаке. Видимо прав Мир Акай насчет Исмата. Наделает этот анархист кровавых дел в провинции, как только отсюда уйдут шурави. И ведь нет на него никакой управы. Чихать он хотел и на госвласть, и на "Быка", и на того же Таджа. Подвернется случай, сам перережет ему холеную глотку. Дай бог, вернусь благополучно из этой "левой" командировки, обязательно распишу всё в докладной руководителю Представительства. В конце концов, должны же они там, в Кабуле, знать какой тут назревает геморрой. Если не принять упреждающих мер, еще не известно чем все это закончится. Пожалуй, не выводить войска придется, а удирать что есть мочи, сверкая голыми пятками. А если Исмат все сделает тактически грамотно, то придется и всю военную технику бросать на "Майдане", а уж кому она потом достанется, к бабке ходить не надо, и так понятно.
   Выехав из Спинбульдака наша колонна свернула с бетонки вправо, и запылила по наглухо разбитой грунтовке. Не смотря на то, что наш УАЗик ехал в голове колонны, липкая дорожная пыль от его собственных колес проникала через многочисленные щели в кузове, превратив салон вездехода в пыльную душегубку. Благо дело, что ехать по этой пылюке пришлось недолго, каких-то километров пять, не более. Иначе бы точно задохнулись.
   Словно из-под земли перед нами вдруг выросла глинобитная крепость, стены которой были того же цвета, что и дорожная пыль, что делало её малоприметной на фоне окружающего ландшафта. При близком рассмотрении крепость оказалась обычным глинобитным дувалом, высотой метра в четыре. За этой "крепостной стеной" располагались дувалы пониже, образующие узкие улочки и переулки безымянного кишлака.
   Стоило нашей мини-колонне только приблизиться к дувалу, как из ближайшего проулка выскочила ватага босоногих бачат в возрасте от трех до десяти лет. Шум, гам, улюлюканье. У несведущего человека наверняка сложилось бы впечатление, что эти дети никогда в жизни не видели автомашин. Они кружились вокруг них, норовя на ходу запрыгнуть на подножки грузовиков. Не успела БРДМка остановиться, как её бронированный корпус тут же был облеплен детьми. Самые любознательные попытались влезть внутрь бронированной машины, но водитель громко на них закричал: "Буру! Буру!", и они отпрянули от открытых люков. Теперь, объектом их пристального внимания, стал башенный пулемет. Один из бачат заглянув в его ствол, попытался засунуть туда свой грязный палец, чем вновь вызвал недовольство водителя. Он стукнул по броне какой-то железякой, и крикнул что-то такое, отчего детвору словно ветром сдуло с бронемашины. Теперь они бегали вокруг неё и строили водителю рожицы.
   Именно в этот момент возле УАЗика, из которого мы едва успели выйти, появились несколько вооруженных бородачей. В их взглядах сквозила какая-то внутренняя напряженность, или даже настороженность. Обычно так смотрят на непрошеного гостя, ввалившегося в чужой дом во внеурочное время.
   Хаким перекинулся с незнакомцами парой фраз. Один, самый молодой из бородачей, тут же скрылся в ближайшем проулке, но буквально через пару минут, вернулся обратно, в окружении еще нескольких вооруженных людей, среди которых ковылял древний старикашка.
   "Наверно это и есть один из тех самых старейшин, что были тогда на приеме у Мир Акая" - промелькнуло у меня в голове. Подойдя к нам, старик поздоровался со всеми, слегка наклонив голову и прижав к груди правую руку. Мы ответствовали ему тем же.
   И хотя на френче Хакима не было никаких знаков различия, старик безошибочно определил, что именно он является самым главным в нашей группе. После недолгих и обязательных в таких случаях приветственных жестов и фраз, между ними завязался диалог. Я заметил, как стоящие вокруг нас вооруженные люди с большим вниманием прислушиваются к этому разговору, а их, настороженные до этого момента лица, постепенно начинают светлеть. Стало быть, первый этап неформальных переговоров идет весьма успешно.
   Пока Хаким беседовал со стариком, вокруг машин с гуманитарной помощью собралась толпа местных жителей. По всей видимости "гаманитарку" им привозили не в первый раз, и они уже знали, что в таких случаях делать и что нужно при себе иметь. У одних в руках были пластиковые тазья, у других ведра, а кто-то принес с собой пустые мешки. Гуманитарная помощь, состоящая из стандартного набора мешков с мукой, рисом и сахаром, лежала в кузове только одного грузовика. Во второй машине лежал экзотический бакшиш, в виде двух комплектов разборных юрт, присланных жителям провинции из столицы солнечного Казахстана.
   После непродолжительной речи Хакима, началась раздача гуманитарной помощи. Два царандоевца ловко запрыгнув в кузов грузовика, вспороли мешки и приступили к раздаче привезенных продуктов. Насыпали на глазок, кому сколько достанется. Только что отоварившиеся люди никуда не уходили, вновь занимая очередь за дополнительной пайкой.
   "Совсем как у нас в очередях за водкой, после того как Горбачев с подачи Лигачева ввел в стране полусухой закон", - первое, что пришло мне в голову, глядя на разрастающуюся на глазах очередь. Люди словно голодные крысы, выползали со всех глинобитных щелей, молча вставая в очередь за халявой. Возможно, что им было даже несколько неудобно за своё нищенское житье-бытье, за то, что они вынуждены стоять сейчас за дешевой подачкой от государства, которое принесло в их дома войну. Но они были вынуждены стоять в этой очереди за этой подачкой, в противном случае, им и их детям пришлось бы голодать. Ведь не все же, в этом Аллахом забытом захолустье, были такими крутыми, как хотя бы те бородачи с оружием, продолжавшие стоять вокруг нас. Человек с ружьем мог всегда заработать себе на хлеб насущный. А за счет чего жить простому люду, у кого нет ни оружия, ни плодородной земли? Да и откуда было взяться этой самой плодородной земле, если буквально сразу же за кишлаком начиналась пустыня Регистан, которой не было видно ни конца, ни края. А если бы такая земля и была, то её все равно не чем орошать. Кяризы в этом кишлаке к концу жаркого кандагарского лета полностью истощались. С августа по декабрь не то чтобы помыться или постирать, воды не хватало на приготовление пищи. Вот и вынуждена была единственная на весь кишлак водовозка, мотаться за водой в Бульдак, или в пакистанский город Чаман, до которого напрямую по полупустыне было рукой подать. Об этой водовозке я потом много интересных историй услышал. И как её исматовцы хотели реквизировать. И как её чуть было "духи" из соседнего кишлака не угнали, убив при этом водителя. Каждая такая поездка за водой зачастую напоминала небольшую войсковую операцию, со всеми вытекающими последствиями. Приходилось даже давать вооруженное сопровождение, дабы не остаться без последней надежды на жизнь. Одним словом - мрак кромешный...
   А тем временем, раздача "гуманитарки" шла полным ходом. Около грузовика образовалась небольшая куча-мала. Каждый житель кишлака пытался первым просунуть царандоевцам принесенную с собой емкость. Шум, гам, бегающие вокруг бачата. Обычное явление в таких случаях.
   Именно в этот момент ко мне подошел Хаким, вместе с тем самым стариком. Показав на меня рукой, Хаким представил меня старику и тот, быстро-быстро кивая головой, изобразил на лице подобие улыбки.
   - Рафик мушавер, Мамад-хан находится в кишлаке и готов встретить нас. Но у меня есть предложение. Мы в кишлак не пойдем, а за то время, пока раздают продукты населению, прямо здесь установим юрту, а уж потом пригласим в неё на переговоры Мамад-хана.
   В тот момент я не знал, правильно ли поступает Хаким, не обидит ли он такими действиями уважаемого Мамад-хана. Свои сомнения я озвучил Хакиму, и попросил его переговорить на счет этого со стариком. Но как выяснилось, Хаким этот вопрос уже согласовал со стариком, и дело было за малым - собрать хотя бы одну юрту.
   Никто из царандоевцев этим делом ни разу не занимался, и поэтому было решено обратиться за помощью к местному населению.
   Однако не тут было. Из тех людей, что стояли вокруг нас, никто и понятия не имел как это делается. Я даже подивился тому, что вечно кочующие люди разучились собирать юрты. Ведь юрта естественное жилище кочевников, а афганцы в большинстве своем кочевники, и не знать элементарных вещей, которыми занимались их предки, это ли не позор. Так и сказал Хакиму, что мне стыдно за афганцев, которые не умеют делать то, чем всю жизнь занимались их отцы и деды. А посему будем собирать юрту сами. Глядишь по ходу делу и разберемся что к чему. В детстве и не такие конструкторы приходилось собирать.
   В течение несколько минут я, ложестик и пару сарбозов сбросили на пыльную землю элементы деревянных конструкций юрты и огромный брезентовый чехол. Никакой документации о том, как всё это собирается в одно целое, не было, и поэтому решили действовать по наитию. Сначала разложили все детали по видам. Потом стали гадать, что тут от чего, и как все это вместе взятое собирается в одно целое. Мне на память пришли кадры из какого-то казахского фильма, где показывали, как собирали точно такую же юрту. Среди конструкций было много реечек соединенных между собой таким образом, что при смещении их в сторону, образовывалась решетчатая изгородь. Это был каркас стены юрты. С его монтажом мы справились очень быстро. Также быстро присобачили к этому каркасу небольшую дверку, закрепив её на какие-то кожаные хомуты. Сложнее оказалось с крышей. Из длинных, слегка загнутых жердин, нужно было собрать что-то вроде купола цирка, и только после этого данный "купол" устанавливался на уже возведенные стены. Но и с этим "ребусом" мы справились довольно быстро. Когда устанавливали "купол" юрты на его законное место, к нам подошли несколько афганцев, из тех, что были с оружием. Они помогли нам вогнать рейки купола в специальные пазы стенового каркаса. Никаких гвоздей в этих соединениях не применялось, и мы воспользовались веревками, коих в комплекте было навалом. Потом наступила очередь натягивать на деревянный каркас юрты тот самый брезентовый чехол. Вот с ним-то мы намучились. "Афганец" раздувал брезентуху словно парус, вырывая его из рук "строителей". Во время очередной такой попытки, порыв ветра рванул чехол с такой силой, что едва не завалил собранный каркас юрты. Видя наши мучения, "бородачи" вновь пришли нам на помощь.
   С грехом пополам нам удалось все-таки завершить свое "строительство". На все про все на него у нас ушло почти два часа. Зато юрта получилась на загляденье. Самим даже понравилось.
   Вместе с афганцами ввалились внутрь юрты - госприемка, стало быть. Конечно же, у казахов внутри таких юрт по всем стенам ковры шерстяные висят, а у нас одни только деревянные решетки торчат. Ну да ладно, передадим юрты афганцам, они их быстро коврами украсят. Хотя, лично я сразу засомневался, в том, что эти аборигены станут жить в этих юртах. На фига им это надо, если в саманном доме в жару намного прохладней. Наверняка, сразу же после нашего отъезда, снесут "бакшиш" в дукан, или загонят его тем же беженцам, которых вокруг Чамана было видимо, не видимо. Самое главное в чьи руки они попадут здесь, в кишлаке, тот ими и распорядится по своему усмотрению.
   Увлекшись возведением юрты, я как-то даже не обратил внимания на то, что количество вооруженных людей значительно увеличилось. Это я заметил уже только после того, когда мы вышли из юрты. В общей толпе вооруженных зевак выделялся крепкий, безбородый мужик лет сорока пяти. При нем не было никакого оружия, а рукава национального малахая были закатаны до локтей. Рядом с ним, плечом к плечу стояли насколько бородачей с автоматами наизготовку.
   "Наверно инзибоды" - промелькнуло у меня в голове. А коли, есть телохранители, то должно быть и "тело", которое они так усиленно охраняли. Чутье мне подсказывало, что афганец с закатанными рукавами и есть - Мамад-хан. Уловив его взгляд на своей персоне, я сделал приветственный жест, на что афганец заулыбался, слегка кивнул головой, но с места не сдвинулся. В свою очередь, я тоже не рискнул к нему приблизиться. Кто знает, что на уме у инзибодов. Но в этот момент, старик, что все это время был вместе с нами, сам подошел к Мамад-хану, а это действительно был он, и по очереди представил ему гостей. И вот тут только пошел официоз с неизменными в таких случаях - "Хубасти" "Четурасти" - и еще два мешка дурости. Обнимание, лобызание и прочее, прочее. На одном Мамад-хане эти "мероприятия" не закончились. Пришлось побрататься практически со всеми его людьми. А что делать - обычай таков. Пока обнимался с афганцами, отметил для себя, что мускулатура у большинства ребят не хилая. Ни приведи господи встретиться с ними в рукопашном бою, мало не покажется.
   Мамад-хан тем временем в окружении своей свиты направился к юрте. Решил, стало быть, тоже изнутри взглянуть на творение наших рук. Судя по выражению его лица, юрта на него не произвела никакого впечатления, а когда Хаким предложил ему вести переговоры именно в юрте, ответил категорическим отказом.
   Ну, вот тебе на, значит мы только зря напрягались с её строительством.
   Мамад-хан гаркнул пару фраз одному из своих охранников и тот, прихватив с собой еще несколько человек, рванул с ними в крепость. Буквально через пару, тройку минут, они также бегом вернулись обратно, неся в руках свернутый в рулон ковер и что-то еще. Ковер был брошен прямо в пыль и тут же расстелен. Большой и красивый, на пыльной земле он смотрелся каким-то инородным телом, словно цветущая роза на навозной куче. Мамад-хан снял резиновые калоши, и не спеша, словно отыскивая насиженное до этого место, уселся на ковер, подвернув под себя голые ступни ног. Только после этого он жестом пригласил гостей к достархану, и мы последовали его примеру.
   Не успели мы разместиться на ковре, как перед каждым из нас появились небольшие пиалы с чаем. Вот дают! И когда они только успели чай приготовить. Наверно с собой из кишлака принесли, когда последний раз за ковром бегали. Кроме пиал с чаем на достархане появились несколько мелких тарелочек с восточными сладостями. Сушеный урюк, кишмиш и засахаренные орешки от косточек урюка, заменили нам сахар и конфеты.
   И потек размеренный разговор. Поскольку Хаким и Мамад-хан говорили на пушту, я перебрасывал свой взгляд с одного, на другого, изображая умное лицо. Хотя, если честно сказать, в тот момент я так ничегошеньки и не понял из их разговора. Интуиция подсказывала мне, что Мамад-хан выторговывает у Хакима наиболее выгодные для него и его нафаров условия договора. Яростно жестикулирующий руками Хаким, упорно пытался что-то доказать Мамад-хану, а тот, попивая из пиалы чаёк, молча слушал своего оппонента, хитро усмехаясь в свои пышные усы.
   От их разговора мне стало как-то скучновато. Да и от выпитого чая уже стало невмоготу. Не в юрту же идти справлять свои естественные надобности. Афганцам то что - отошел в сторонку, присел на корточки спиной к публике, ослабил чуток шнурок на поясе своих широченных штанов, и вываливай наружу все свое "хозяйство", делая вид, что усиленно любуешься окружающей средой.
   Слава богу, затянувшийся диалог Хакима с Мамад-ханом закончился. Оба встали с достархана и принялись заново лобызаться. Чудной народ. А впрочем, что это я? Наш многоуважаемый "генсек" тоже был большой любитель таких лобызаний. В этом деле Леониду Ильичу не было равных во всем мире. Как бы там ни было, но от процедуры лобызаний с Мамад-ханом на этот раз мне не удалось уйти.
   В ознаменование состоявшихся переговоров, тут же был зарезан невесть откуда взявшийся баран. Словно из-под земли появился большой казан, который афганцы установили на металлическую треногу с ободком. Двое мужиков за считанные минуты разделали барана, побросали большие куски мяса в казан и залили их двумя ведрами воды.
   "Хорошая шурпа должна получиться из такого количества мяса", - подумал я. Только где они возьмут столько дров, чтобы её сварить. В округе не было видно не то чтобы деревьев, даже захудалого кустика саксаула, или верблюжьей колючки. Но в ту же секунду я услышал сзади себя какое-то размеренное гудение. Оглянувшись, увидел, как двое бачат раскочегаривают пару китайских паяльных ламп. Так вот значит, на чем они собираются варить баранину. Да-а, голь на выдумку хитра. В очередной раз я недооценил афганцев. Минус мне.
   Пока шли приготовления к пиршеству, я незаметно отошел в сторону и втихаря "отлил" на колесо стоявшей в сторонке БРДМки. Видимо я не был первооткрывателем в этом деле, поскольку колеса бронемашины еще до меня кто-то изрядно обмочил. "Облегченный" и довольный жизнью, я попытался, было присоединиться к процессу приготовления варева, давая дельные советы поварам. Но, поскольку Хаким был занят нескончаемой беседой с Мамад-ханом, и не имел возможности поучаствовать в нашем диалоге в роли переводчика, все мои "советы" очень быстро иссякли, поскольку ни я, ни повара так друг друга и не поняли. А может быть это и к лучшему? Ученого учить, только делу вредить.
   Март месяц это вам не июнь. В этот период года темнеет рано. Стоит солнцу уйти за горизонт, и буквально через несколько минут всю округу накрывала темень. Пока варилась шурпа, пока повара заправляли её луком и всякими специями, солнце неумолимо катилось к песчаному горизонту. Неужели ужинать придется в темноте, посреди степи. Но и на этот я потерпел фиаско, недооценив гостеприимных хозяев. Афганцы принесли из кишлака бензиновую "летучую мышь" и сменив в ней асбестовый осветительный мешочек, раскочегарили её. Ослепительно яркий свет разлился по всей округе.
   После небольшой консультации с Мамад-ханом, было принято решение, что трапезничать все-таки будем в юрте. Туда и отнесли горящую лампу, подвесив её за проволоку почти в центре юрты. Туда же был перенесен и ковер, на котором в тот момент уже никто не сидел.
   В тот вечер нам довелось отведать не только мясной шурпы. Пока варилось мясо, в кишлаке кто-то сварганил плов. Казан с пловом, в котором кроме риса в изобилии были морковь с луком, был водворен в центр ковра еще до того, как сварилась шурпа. Потом повара повытаскивали вареное мясо и выложили его на огромное блюдо, а бульон разлили по пиалам.
   Трапезничали не менее двух часов. За ужином, не спеша, переваливаясь с боку на бок, обсуждались детали того, как будет происходить процесс передачи постов обороны. Вопросов у Мамад-хана было много, и все их нужно было решить сегодня, дабы потом не ставить в неудобное положение Мир Акая, когда тот будет подписывать договорные документы. Всё обсудили, все предусмотрели, вплоть до того, как на эти посты будут осуществляться поставки боеприпасов и продуктов питания. По всему было видно, что Мамад-хан остался очень довольным результатами переговоров.
   Когда ужин подошел к концу и чай уже не лез в глотку, Мамад-хан поинтересовался у Хакима, где мы будем ночевать. Об этом мы как-то даже и не подумали, поскольку надеялись управиться с этими переговорами за один день. Правда, я с самого начала сомневался в том, что нам это удастся сделать, и даже был готов к тому, что придется заночевать в этом захолустье, но всё-таки, надежда обернуться за один день, была. Запоздалые "посиделки" в юрте полностью разрушили все мои планы.
   И тут Мамад-хан предложил свои услуги в решении этого вопроса. В кишлаке был один полу заброшенный дом, который до Саурской революции был ничем иным, как караван-сараем. В нем останавливались на ночлег заезжие люди, которых ночь заставала в пути. Мамад-хан объяснил, что помещение караван-сарая находится в весьма сносном состоянии, и что там даже сохранились тюфяки, на которых можно спать. Я только на секунду представил, как буду лежать на старом, драном тюфяке, набитом клопами и прочими кусающими и жалящими тварями, и мне сразу стало не по себе. А ну как еще и эфа вздумает навестить место нашего отдыха. Вообще мрак. Я сразу же отказался от удовольствия ночевать по соседству с фалангами и скорпионами, однозначно заявив, что в таких случаях привык ночевать в салоне автомашины. Хаким и остальные царандоевцы были того же мнения. Мамад-хан на секунду задумался, а потом, повернувшись в сторону стоявшего сзади него нафара, отдал какое-то распоряжение. Позже я понял, что Мамад-хан распорядился об организации охраны гостей, возжелавших ночевать в машинах. Правда он добавил, что ковер в юрте останется до завтрашнего дня, и если кто пожелает ночевать в юрте, то может воспользоваться им. Ковер сделан из чистой овечьей шерсти и ни одна ползучая тварь не рискнет даже приблизиться к нему. Мы согласно закивали головами, но, тем не менее, остались при своем мнении и окончательно решили ночевать в машинах. Я застолбил за собой пустое пространство в УАЗе, что было позади сиденьев. Еще когда мы ехали, я обратил внимание, что там лежит какое-то тряпьё. Ну, чем не перина. В полевых условиях бывало и хуже.
   Когда мы вышли из ярко освященной юрты наружу, мои глаза долго привыкали к кромешной тьме. Видно было только какие-то силуэты людей, перемещавшиеся передо мной из стороны в сторону. Стена крепости тоже исчезла в этом мраке. Стояла последняя неделя по лунному календарю, и новый месяц еще только-только готовился зародиться на небосклоне, упорно пряча в бархатной ночи, свои, еще не родившиеся молодые "рожки".
   Но что-то в этой темноте меня поразило. Что именно, я даже как-то сразу и не сообразил. Постояв несколько минут на улице, я понял, что именно выхватило мое подсознание. Весь горизонт к юго-востоку от кишлака, был намного светлее, чем всё остальное звездное небо.
   - Что это такое? - не выдержал я, обращаясь к Хакиму.
   В свою очередь, он перевел мой вопрос Мамад-хану и тот, громко рассмеявшись, ответил, что в той стороне находится пакистанский город Чаман. Напрямую до него всего каких-то пять километров, не больше. Я долго вглядывался в горизонт, пытаясь увидеть свет хотя бы одного уличного фонаря, но искривленный за счет песчаных барханов горизонт, тщательно скрывал их от моего взора. Я повернулся всем телом влево и посмотрел в ту сторону, где по моим расчетам должен был располагаться уездный центр - Спинбульдак. Тьма кромешная. Хоть бы один огонек мелькнул на горизонте.
   Вот он - Афганистан, страна периода средневековья. Одни только звезды ярко горели на небосклоне. Посреди пустынной местности они казались такими близкими. Складывалось обманчивое ощущение, что стоило только протянуть к ним руку, и уже можно было почувствовать их мерцающую теплоту. Я едва не потянулся руками к звездам, но вовремя опомнился.
   Мамад-хан в это время о чем-то беседовал с Хакимом и оба довольно ржали. От моих ушей не ускользнуло слово "мушавер", произнесенное Мамад-ханом. Стервецы, наверняка о моей персоне разговор затеяли. Вот так-то ездить без собственного переводчика - поди догадайся о чем они сейчас гутарят. Но Хаким видимо сам догадался, что пора ознакомить мушавера с содержанием их содержательной беседы.
   - Вот, тут Мамад-хан предлагает завтра съездить в Чаман, посмотреть, как там живут местные жители.
   - А чего я там не видел, - усмехнулся я. - Наверняка такие же пыльные улицы, как и в Бульдаке, такие же облезлые саманные дувалы и мазанки.
   Хаким перевел мои слова Мамад-хану, после чего тот выразительно зацокал языком, давая понять, что в своих суждениях я не совсем прав. Он долго объяснял что-то Хакиму, а тот, в знак согласия с ним только кивал головой. В конце их диалога Мамад-хан сказал что-то такое, отчего Хаким громко рассмеялся. Я вопросительно уставился на Хакима, ожидая от него разъяснений.
   - Мамад-хан говорит, что в Чамане есть хорошие асфальтовые дороги, очень красивый сад, а также очень много чайных, где можно выпить кишмишовку. Даже есть публичные дома. Если мушавер-саиб пожелает побывать в Чамане, то Мамад-хан завтра все организует.
   - Интересное дело, а каким образом он объяснит пакистанцам появление моей славянской физиономии на улицах Чамана? И что будет со мной, если меня тормознет их патруль?
   - А Мамад-хан предлагает мушаверу одеть чадру, и никто не заметит его лица.
   Теперь мне стало понятно, что именно так развеселило Хакима. Я представил себя на секунду бредущим по улице с "мешком" на голове, и мне самому стало смешно. Хохмить, так хохмить до конца.
   - А ты скажи Мамад-хану, что я согласен с его предложением, но только при условии, что он тоже наденет на себя чадру. И пойдем мы с ним как две родные сестры. Только я буду его глухонемой сестрой, поскольку совершенно не шпрехаю на пакистанском языке.
   Задыхаясь от смеха, Хаким перевел мои слова Мамад-хану, а тот, не дослушав фразу до конца, рассмеялся так, что к нам подскочили сразу несколько инзибодов. Да-а, рассмешил я Мамад-хана до слез. Он еще долго не мог успокоиться, и стоило мне только открыть рот, чтобы что-то сказать, он начинал смеяться вновь и вновь. В конце концов, он понял, что юморист я еще тот, и больше никаких предложений с переодеванием от него не поступало, поскольку сам он наверняка не имел ни малейшего желания облачаться в женское тряпьё.
   Уходя с нафарами в свой кишлак, Мамад-хан заверил нас, что охранять нас будут как зеницу ока, и что с нас не упадет ни один волос.
   "Самое главное, чтобы сама голова осталась цела, - промелькнуло в моей голове, - а уж о волосах мы как-нибудь сами побеспокоимся". Но на этот раз я не стал больше ничего говорить, поскольку всем телом начинал ощущать наваливающуюся тяжесть. День был весьма напряженным во всех отношениях, и организм требовал покоя.
   Вдвоем с Хакимом мы обошли все наши машины, проверили, как устраиваются на ночлег остальные члены нашей "гуманитарной" группы, а потом я забрался в УАЗ и мгновенно отключился, подсознательно ощущая на себе чей-то внимательный взгляд. Но мне в тот момент, было все парванис...
  
   Солнце еще не появилось из-за горизонта, а мы уже были на ногах. Чья-то заботливая рука принесла к юрте пару пластмассовых ведер с водой, небольшой обмылок туалетного мыла и пару, не первой свежести, полотенец. Но мы были рады и этому. К утру я так основательно продрог в том УАЗике, и если бы не тряпьё, что в нем лежало, и в которое я успел зарыться, пришлось бы мне всю ночь бегать вокруг машины, с тем, чтобы не задубеть окончательно. До чего же все-таки контрастный климат в этой стране.
   Утренний водный моцион придал бодрости телу и духу. Как там говориться? - "А жизнь кажется налаживается".
   Не успели мы толком умыться, как нас уже пригласили к достархану на чаепитие. На этот раз посреди ковра на металлическом блюде стоял большущий самовар. Видимо его притащили специально, с тем, чтобы лишний раз не бегать в кишлак за водой.
   Чаевничали не особо долго, поскольку снаружи юрты послышались голоса, много голосов, и я из любопытства выглянул наружу. А там шло построение вооруженных до зубов людей. Бородатые и безбородые мужики в возрасте от семнадцати до сорока пяти лет, обвешанные, словно новогодние ёлки различными видами вооружения, выстраивались возле юрты в две шеренги. Построением командовал худющий очкарик, которого я вчера не заметил ни среди жителей кишлака, стоявших в очереди за "гуманитаркой", ни в кругу вооруженных нафаров Мамад-хана. Он и сейчас был совершенно безоружным. Непонятно было, почему именно ему Мамад-хан доверил командовать построением "элитного" отряда, о котором он еще вчера упомянул в разговоре с нами. Ведь боевую выучку именно этого отряда намеревался продемонстрировать нам сегодня Мамад-хан, с тем, чтобы мы имели хотя бы общее представление о тех, кому мы доверим посты обороны.
   Ну-ну, посмотрим, что это за воинство такое.
   В этот момент из ближайшего проулка крепости выкатил небольшой японский грузовичок, в кузове которого стояли вооруженные бородачи. Впереди всех, держась жилистыми руками за металлические дуги, стоял Мамад-хан. На полной скорости грузовичок тормознул у замершего строя ополченцев, и к спрыгнувшему с машины Мамад-хану подскочил "очкарик". Вытянув руки по швам, он доложил о построении, после чего отступив в сторону и, резко развернувшись кругом, последовал за Мамад-ханом. Подойдя к своему воинству, Мамад-хан выкрикнул какое-то гортанное приветствие, и ополченцы троекратно прокричали - "Аллах Акбар!", вскидывая при этом над собой зажатое в руках оружие.
   Я, Хаким и еще несколько царандоевцев в это время стояли в сторонке, наблюдая за этим представлением. Лично мне было страшно интересно, что же будет дальше.
   А тем временем, по команде "очкарика" ополченцы разошлись в стороны и стенка на стенку начали мочить друг друга. Огнестрельное оружие при этом продолжало оставаться при них, а ножи и кинжалы, с которыми они бросались друг на друга, были самыми, что ни на есть настоящими. Глядя на весь этот мордобой, я замер, ежесекундно ожидая, что кто-нибудь из дерущихся непременно зарежет своего напарника. Но, увы, ничего этого не произошло. Напылили только изрядно, бросая друг друга на землю.
   М-мда. С рукопашным боем у ополченцев вроде бы не плохо получается. По крайней мере, лично у меня на тот момент не было никакого желания встать в спарринг с любым из них. Тем более, отражать удары холодного оружия. Это вам не резиновые ножи и деревянные пистолеты, на которых мы отрабатывали приемы рукопашного боя у себя дома. Нужно обладать силой духа и иметь полную уверенность в себе, чтобы рискнуть вот так вот запросто ставить блоки, когда на тебя кидается бородатый мужик со свирепой рожей, да еще с длиннющим кинжалом в руке. От одних этих мыслей у меня по спине пробежал неприятный озноб.
   А тем временем, ополченцы приступили к выполнению упражнений с применением стрелкового оружия. Первым свое мастерство в стрельбе из автомата вызвался показать подросток, которому на вид было не больше пятнадцати лет. Как он затесался в ряды этого элитного отряда, и был ли в действительности членом этой группы откровенных головорезов, я не знаю. Но то, что продемонстрировал на моих глазах этот юнец, никак не укладывалось в моей голове.
   Прежде чем приступить к стрельбе из АКМа, пацан за каких то пару минут обежал весь кишлак и, вернувшись обратно, с ходу начал стрелять одиночными выстрелами по пустым банкам из-под лимонада "Си-Си", которые были выставлены в один ряд на невысоком пригорке, метрах в ста пятидесяти от нас. Все банки он посшибал с первых выстрелов. Потом, переведя рычаг предохранителя на стрельбу очередями, он влет расстрелял несколько пустых бутылок, подбрасываемых вверх неизвестным мне человеком, укрывающимся всё за тем же пригорком. От увиденного я вообще обалдел, и, не скрывая своих эмоций, стал громко нахваливать стрелка. А тот, улыбаясь во весь рот, протянул мне автомат и жестами попросил повторить "упражнение". Я замахал руками и попросил Хакима перевести, что являюсь вполне мирным человеком, простым советским милиционером, приехавшим в Афганистан бороться с жуликами, и к стрелковому оружию практически не имею никакого отношения. Не хватало еще опозориться перед афганцами своей стрельбой из чужого автомата. Стрелять я конечно же умел, но чтобы так. Нет уж, увольте. Лучше дипломатично отказаться, чем потом потерпеть фиаско в глазах афганцев. Судя по всему, афганцы тоже особо не настаивали на том, чтобы я показывал им свои навыки в стрельбе из автоматического оружия.
   А представление тем временем продолжалось.
   Из строя вышел верзила под два метра ростом с безоткатным орудием на плече. Не знаю почему, но этого бородача я сразу же мысленно окрестил "гиббоном". Со своей "бандурой" он обращался словно с детской игрушкой. Я вспомнил, что как-то раз пытался поднять на плечо точно такую же "безоткатку". Тяжеловатой она мне тогда показалась. А этот "гиббон" с ней обращается так, словно это вовсе и не "безоткатка", а так - отстрелянный тубус "Мухи"
   Но это было только начало. То, что я увидел позже, меня вообще ввело в ступор.
   Как и предыдущий стрелок "гиббон" начал с "разминки". Сначала он пробежал с орудием метров триста, нарезав несколько кругов вокруг того места, где мы стояли всей толпой. Потом, закинув "безоткатку" за хребет и обхватив её ствол обеими руками, он несколько десятков раз присел. Но и этого ему показалось мало. Разбежавшись, он исполнил несколько кульбитов через голову, не выпуская при этом орудия из своих сильных рук. Мне даже дурно стало от всего увиденного. Мысленно почему-то представил, что вот такие "молодцы" наверняка есть и среди "духов". Не приведи Господи повстречаться с таким на узкой тропинке в "зеленке". От него то уж точно живым не уйдешь, если конечно первым его не убьешь. Вспотеешь, пока завалишь такого верзилу и наверняка весь магазин с патронами ухайдокаешь.
   "Гиббон" тем временем окончательно подразмявшись, занял исходную позицию для стрельбы. Не снимая "безоткатку" с плеча, он замер на пару секунд, и как мне показалось, практически не целясь, выстрелил куда-то вдаль. Орудие громко ухнуло вышибным зарядом и снаряд, зашелестев опереньем хвостовика, полетел в сторону пустыни. Буквально через секунду-две метрах в трехстах от места стрельбы поднялся клуб черного дыма и до слуха донесся звук взрыва. Вместе с дымом в воздух взлетела пустая двухсот литровая бочка. Точнее было бы сказать, не сама бочка, а то, что от неё осталось. И я опять подивился - с такого расстояния, без оптики и попасть в бочку. Что тогда для него танк, или БТР? Всадит снаряд за милую душу туда, куда посчитает нужным. Пожалуй, не позавидуешь экипажу "броника", нарвись он на такого вот - "гиббона". А сколько их еще бегает сейчас по всему Афгану, воюя по другую сторону баррикад?
   Однако, что-то я здорово приустал, глядя на все эти выкрутасы ополченцев. Явно все эти "показательные выступления" прежде всего, были рассчитаны на то, чтобы наехать на мою психику. Пожалуй, любой человек увидевший подобное, долго еще будет чувствовать себя неуютно в окружении таких вот "человеков с ружьями". Лучше бы не видеть мне всего этого. А я то все удивляюсь, откуда у "духов" столько силы воли и сноровки. Мы их колошматим без меры, бомбами закидываем, а они словно птица феникс - вновь из пепла возрождаются. Вот они, эти самые "духи", но только пока не кусачие. Стоит лишь по ошибке, или злому умыслу дать таким по зубам, и живым от них уже не уйдешь.
   Я сказал Хакиму, что вполне удовлетворен тем, что сейчас увидел, и обязательно буду ходатайствовать перед своим кабульским руководством о передаче постов второго пояса обороны Кандагара ополченцам Мамад-хана, и только им. Хаким тут же перевел мои слова Мамад-хану, и тот расплылся в самодовольной улыбке. В знак всеобщего согласия и взаимопонимания был совершен соответствующий обряд. Кто-то из афганцев принес полное ведро воды, и хозяева, и гости по очереди вылили её небольшими порциями на землю. Что сей ритуал означал, я так и не понял, но поучаствовать в нем пришлось и мне. Потом Мамад-хан взявшись за руки c Хакимом и заместителем ложестика, предстали перед объективом моего фотоаппарата. А афганцев медом не корми, лишь бы посниматься. Остальные ополченцы, да и царандоевцы тоже, взгромоздившись на грузовик, попросили и их запечатлеть на память о столь знаменательном событии, и их усатые физиономии едва уместились в видоискателе "Зенита".
   Прощальные обнимания, лобызания, добрые напутственные слова друг другу. Правда, слез умиления я тогда на лицах афганцев не заметил, да и чепчики в воздух никто не бросал.
   Тем не менее, предварительные переговоры прошли весьма успешно, и мы имели моральное право гордиться собой.
   Наступила пора возвращаться в Кандагар.
   Когда мы тронулась в путь, нафары Мамад-хана открыли беспорядочную стрельбу в воздух из всех имеющихся у них стволов. Один только Мамад-хан не стрелял. Он молча стоял посреди пыльной дороги, скрестив на груди свои жилистые руки, и с прищуром смотрел вслед уходящей колонне. Окончание http://artofwar.ru/editors/w/woronin_a_j/glawa30.shtml

Оценка: 4.63*16  Ваша оценка:

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023