Слушать в роще птиц с тобой могли бы,
Громкому их пению внемля,
Чтоб над нами закружились липы,
А под нами замерла земля.

Жить могли б в спокойствии и мире,
Я оберегал бы твой покой...
Только ты стреляла, словно в тире,
Парабеллум сжав одной рукой.

Нам сказали вас не брать живыми -
А кому Вы мертвые нужны?
Пальцы - ты курок спускала ими -
У тебя, наверное, нежны.

Падали братишки на ступени -
Ты умела выстрелами класть.
Так перед тобою на колени
Я бы мог, наверное, упасть.

Слился со стеной твой черный китель,
Ну, а слов я разобрать не мог.
Ты смеялась, нате, мол, возьмите,
И давила пальцем на курок.

Нам сказали вас не брать живыми,
А кому Вы мертвые нужны?
Барбара Фон Графт - вот это имя
Для моей невесты, для жены!

Пулеметы рявкали из окон,
С каждым этажом крепчал огонь.
Только помню белокурый локон,
павший на эсэсовский погон.

Но вперед, сметая все преграды,
Рвался человеческий поток.
В вестибюль разрушенный из сада
Гаубицу выкатил браток.

…И, конечно, целоваться в полночь
Там, где только звезды и луна…
- Иванов! Прикончи эту сволочь! -
Процедил сквозь зубы старшина.

Я тогда вперед рванулся телом,
Чтоб слетел румянец с алых щек,
В грудь стволом уперся парабеллум,
Только вместо выстрела - щелчок.

Пистолет молчал и ты молчала,
Воротник зубами теребя.
Всю войну прошел я от начала,
Чтоб в Рейхстаге повстречать тебя.

Что с тобою делать? Выпить спирта?
Вот ведь встал вопрос передо мной.
Ну, а ты не стой по стойке смирно,
Лучше повернись ко мне спиной.

Кто хотя бы раз держал волыну,
Кайф словил, в руках ее вертя.
Поглядел я бабе этой в спину
И подумал: "Ну тебя к чертям!"

Спирт хлебал короткими глотками,
Про любовь хотел тебе сказать...
Но, вообще, я должен быть с братками
И на стенах что-нибудь писать.

И в руке моей повисла фляга,
На курок я медленно давлю,
Твоей кровью на стене Рейхстага
Напишу, как я тебя люблю!