-2-

     Собираемся все вместе, и идем в квартиру на третьем этаже главного жилого дома, раньше там жил наш бухгалтер, она улетела сегодня последней "спецухой", именно ее мы и ездили провожать. Обедаем по царски. По дороге домой из аэропорта мои друзья заехали в Шар-и нау - т.н. "Новый город", так называется один из самых европейских кварталов Кабула, и купили там в ресторане у знакомого нам хозяина шашлык, нарезанного лука, готового овощного салата, который хозяин заботливо сложил в полиэтиленовый мешок, свежих афганских хлебов, похожих на лепешку в форме рыбки. В соседней лавке, известной всему городу тем, что там продают и водку, если попросить ее правильно, они купили пару бутылок "Столичной" и ящик баночного пива "Хейнекен". Как они сказали мне, продавец лавки сказал им: "Все. Покупайте больше. Скоро ни водки, ни пива не будет. Сам распродаю остатки - остался ящик водки и пять ящиков пива. Если надо, скажите, придержу для вас". На вопрос о том, когда по его мнению в Кабул придут муджахеды он кратко ответил: "А что тут думать? К годовщине, какой там по счету - да, четырнадцатой - саурской - т.е., как вы называете, апрельской революции они и будут здесь". Сегодня 23 апреля, а годовщина - 27-го. Осталось три дня. Афганистан - страна знаний. Здесь все знают все. Новости распространяются с огромной скоростью. И в политике народ разбирается не плохо.
      Обедаем. Рассуждаем, но не о том, что ждет нас впереди, а о том, что надо будет грузить завтра. Из посольства обещали пригнать КАМАЗ. Утром как обычно на работу придут афганские рабочие. С их помощью погрузим в грузовик мебель - а есть и очень хорошая, телевизоры, кино и слайд-проекторы, ковры и другую объемистую утварь. ДСНК построили в 1982 г., когда все думали, что советские пришли в Афганистан если не на всегда, то по крайней мере надолго. Здание ДСНК вне сомнения самое красивое в Кабуле. Там самые красивые залы, холлы и гостиные. На отделку помещений ушла уйма денег. Но тогда их никто не считал. Коммунистическая партия сказала надо. Приказы выполняют, а не обсуждают. Оставлять все это муджахедам все же жалко. Да и из Москвы пришло указание - увезти все, что можно в наше посольство. С тамошним завхозом уже договорились. Он выделил нам там актовый зал бывшей школы, последнее время - до вывода советских войск из Афганистана там была казарма пограничников, что несли охрану посольства. В памяти еще свежи рассказы о том, как в марте 1991 г., после взятия г. Хоста, муджахеды не только ограбили его полностью, но и выкопали из земли водопроводные трубы и отвезли их в соседний Пакистан и продавали их потом на базаре в городе Мирам шах. В том, что такое же будет ожидать и ДСНК, мы не сомневаемся. Вдруг, все как сговорившись вспоминаем, что в ДСНК еще полным полно всякой разной документации. Планы работы отделов, контрольные работы афганских слушателей курсов русского языка, списки читателей библиотеки и разных кружков и студий, которые существовали ранее у нас, и куда ходило много афганцев. Все это надо уничтожить. Если эти документы попадут в руки муджахедов, людей, чьи имена, упомянуты в них, могут ожидать неприятности.
      После обеда не смотря ни на что - сиеста. С 12-ти до 2-х во всех российских загранучреждениях в Афганистане обеденный перерыв. И хотя муджахеды уже на подходе к авиабазе Баграм, а это 70 километров от Кабула, сиеста свята. Если они прорвутся в Кабул, или их люди начнут вооруженное выступление в городе до их подхода, учитывая, что армия, царандой и служба безопасности Афганистана воевать с ними не будут, мы сами ничего против них сделать не сможем. В посольстве всем сотрудникам раздали каски. У нас даже и касок-то нет. Правда, тогда нам было не понятно, что с ними делать. Надежда только на то, что не будут нас уж так сразу резать. И хотя один из нас дипломат, а другие обладают служебными, а не общегражданскими паспортами, что превращает нас в людей государственных и находящихся под защитой матери - Родины, а дипломат, как известно, вообще лицо неприкосновенное, об этом как-то не вспоминается. Как говорил один мудрый посольский, проведший в Афганистане больше лет, чем на родине: "Бить будут не по диппаспорту, а по морде лица." Единственная надежда на то, что ближе всего к Кабулу отряды Ахмад Шаха Масуда - самого осторожного, дальновидного и удачливого командира муджахедов. Он уже ранее неоднократно заключал перемирия и выполнял их условия с частями советской армии, действовавшей против него на северо-востоке Афганистана, что вызывает некоторые надежды на то, что мы еще поживем, если его войска войдут в Кабул первыми. Только на него - Ахмад-шахушку надежда. Можно, конечно, вспомнить, что один из нас в уже далекие 70-е годы служил в Кабульском политехническом институте переводчиком и одним из его студентов и был этот самый Ахмад Шах. Однако надеяться на то, что именно "Лев Панджшера" придет к нам в гости, узнает его, обрадуется и сразу же закричит "Ба, какие люди, и без охраны!" и сразу же тем самым защитит нас от своих архаровцев, не приходится. Думать же о том, что первыми в Кабул войдут отряды Исламской партии Афганистана во главе с Гульбеддином Хекматйаром, которые лютой ненавистью ненавидят советских, как-то не хочется. Вот такая вот гонка. Вся надежда все-таки на Ахмад Шаха.
      А вообще появляется чувство, которое, наверное, знакомо всем тем, кто принимал участие в боевых действиях. Не думаешь о будущем, и вся жизнь как бы сводится лишь только к тому моменту, в котором ты существуешь. День прошел, ты жив, цел, значит все хорошо. Все расползаются по своим квартирам, предварительно договорившись встретиться в 2 часа в холле большого зала.
      Поспать не удается. Звонок из посольства. Один из заместителей председателя профкома говорит: "Вы, что там, в ДСНК, не знаете что ли, что сегодня с двух часов дня по указанию посла в магазине продажа водки и других "стратегических запасов?" И от себя добавляет, понизив голос: "Душманов лучше встречать на сытый желудок". Все. Отбой сну. Обзваниваю всех остальных. Выходим. Думаем, на чем ехать. У нас осталось на четырех человек, из которых лишь двое допущены до руля, старая "Нива", новые "Тойота" и "Волга", бортовой УАЗ и микроавтобус РАФ. Решаем, что поедут двое на "Ниве". Остальные останутся на месте. Двое уезжают за запасами в посольский магазин, а я вместе с нашим электриком остаюсь в ДСНК. Заметив нас, из своих укрытий выходят и афганские рабочие. Они обладают удивительной способностью в обеденный перерыв куда-то уползать в тень, где они мирно дремлют, но как-то в полглаза. Мы их не видим, а они нас всегда. Подходит афганский водитель, все его зовут большой Рахмат, т.к. есть еще и маленький Рахмат. Зевая и извиняясь, спрашивает, что будем делать и узнав, что пока ничего, начинает отходить в сторону, но потом вдруг спохватившись отзывает меня в сторону и спрашивает, что я думаю по поводу муджахедского марша к Кабулу и что ему надо делать, чтобы уцелеть. Все-таки все знают, что он работал на шурави. Отвечаю, что все будет хорошо, но на всякий случай лучше бы ему уехать с семьей, а в ней пятеро детей - последний родился месяц назад, куда-нибудь на север - к родственникам. Он благодарит за совет, хотя по глазам видно, что он знает больше меня и уходит в сад, где, расстелив на теплой земле под цветущей вишней свой "цадыр" - накидку, устраивается покемарить еще минут этак 120. Стоим, курим. Смотрим на небо. Из-за горы выскакивает ТУ-154 афганской авиакомпании "Арйана" - рейс из Кабула в Дели. Невольно обращаем внимание на то, что в небе уже дня три почти не видно самолетов. Афганская военно-транспортная авиация не летает. Не заметно и вертолетов.
      К нам не торопясь подходит Рашид - командир взвода царандоя, который нас охраняет. Он старший лейтенант - пуштун из-под Кандагара. Внутренние войска в Афганистане - вотчина пуштунов. Почти все командные должности в них занимают пуштуны. В руках у него крупная, почти темно-синяя роза. Он незадолго до этого срезал ее в нашем саду, в котором цветут, пожалуй, самые красивые в Кабуле - после иранского посольства - розовые кусты. Их очень много. Цветы по вечерам издают просто одуряющий аромат. Афганцы очень любят цветы, и можно увидеть даже солдата, у которого в ствол автомата воткнута веточка какого-нибудь цветка или сам цветок. Здороваемся. Сдержанно молчим. Спрашиваю его как настроение у солдат. Он отвечает, что у него приказ охранять нас и его люди готовы его выполнять. Чувствую, что в его отношении к нам появилась какая-то сухость, раньше он был само дружелюбие и радушие. Ну что ж, все понятно. Ему жить здесь. А мы все знаем, что надолго в Афганистане не задержимся. Говорить как будто бы больше не о чем, начинаем расходиться. Он идет проверять посты. Мы идем на задний двор. Бесцельно бродим позади ДСНК, прислушиваемся. Канонады не слышно. Гула авиамоторов тоже. Курлыкают горлинки - южные голуби и слышно как кричат афганские мальчишки, играющие в футбол за стеной. Удивительное спокойствие разлито в воздухе и даже не верится, что это конец одного режима и начало другого - исламского.
      Приезжают наши снабженцы на "Ниве". Загоняют ее на задний двор, и начинаем думать, поделить ли все продукты по-братски или сложить все в один холодильник. Привезли много - сыр, масло, консервы, макароны, водку и вино, которые ранее в посольском магазине продавали только по большим праздникам и в строго ограниченном количестве. Решаем поделить все поровну и сложить каждый в своей квартире. Кто знает, что нас ждет в будущем, а хранить припасы в одном месте - нелогично и недальновидно. Снабженцы говорят, что в посольстве столкнулись с помощником посла, он в приказном порядке сказал, чтобы завтра мы переехали в посольство. Все ясно. Это приказ. Расходимся по квартирам. Надо паковаться. Отпускаем афганских рабочих. Говорим, что работы сегодня не будет. Они радостно расходятся. Оба Рахмата садятся на велосипеды и разъезжаются по домам. Трое других живут неподалеку и уходят пешком.
      Прихожу домой. Моя квартира на последнем - пятом этаже. Я люблю ее за то, что из нее далеко видно. Паковать особенно нечего. Все вещи, за исключением самых необходимых, уже давно отвезены в Россию. Все уже готовы к эвакуации и знают, что каждый может увезти не больше 20 кг груза. Мои манатки упакованы в сумку и рюкзак. Включаю маленький телевизор. По нему кабульское телевидение гоняет патриотические песни, которые исполняет хор мальчиков. Плохой знак. Эти песни крутили в марте 1990 во время мятежа генерала Таная. Точно так же повышали патриотизм жителей столицы в марте 1991 г., когда муджахеды под командованием Джелалуддина Хаккани взяли Хост - город в провинции Пактия к юго-западу от Кабула. Это своего рода афганский Сталинград, про который посольские мудрецы и аналитики говорили, что тот, кто владеет Хостом, тот владеет и страной. Последний раз патриотические песни кабульское телевидение транслировало в марте 1992 г., когда Дустум совместно с Масудом и Надери взяли без боя северную столицу Афганистана - город Мазари Шариф. Вытаскиваю из холодильника банку кока-колы и выползаю на балкон. Внизу виден проспект Дар уль-Аман, зоопарк, река Кабул и гора Шер-дарваза - "Львиные ворота", на выступе которой в небольшом старом форте стоит знаменитая "Полуденная пушка", из которой в старые добрые времена старик-артиллерист каждый день в полдень, предварительно сверившись со своими облезлыми советскими наручными часами марки "Победа", делал холостой выстрел, и все в Кабуле знали, что наступило 12 часов дня. Как-то раз я спросил у него, проверяет ли он свои часы, на что он ответил, что ходят они очень точно, а потом, подумав, добавил, что им - афганцам - время знать вообще-то точно не нужно. Время-то ведь считают по намазам - молитвам. Пушка стреляла еще в начале 80-х годов. Потом, по мере развития и укрепления завоеваний апрельской революции пушка стрелять перестала. Канонада боев под Кабулом мешала слышать выстрел "полуденной пушки".
      Внизу все как обычно. Конец рабочего дня. Люди расходятся и разъезжаются по домам. Пастух гонит отару овец. Гордо проходит маленький караван из пяти связанных между собой верблюдов. На них навьючена палатка из черной шерстяной ткани, деревянные колья к ней, волосяные веревки, старые ковры и другие скромные пожитки пуштунских кочевников. Так ежегодно весной они перекочевывают, как и столетия назад из северо-западной пограничной провинции Пакистана на горные пастбища центрального Афганистана. На площади Дех-и Мазанг напротив Кабульского Городского ГАИ - "Траффика" - стоит танк Т-54, поставили его туда дней пять назад. Экипаж сидит на корточках возле него и сосредоточенно ест из большого блюда вареный рис, запивая его чаем, стаканчики с которым кто-то периодически подает из открытого башенного люка, откуда вьется дымок. Это так афганские танкисты варят чай. Открывают десантный люк на днище танка. Разводят под ним на земле костерок и вешают над ним чайник с водой. Удобно, по-афгански просто и незатейливо. На посадку на аэродром, находящийся за горой Асмайи, заходит маленькая двухмоторная "Сессна" c опознавательными знаками "Красного креста". Они регулярно летают в Пешавар и Исламабад в Пакистане, где находится их региональная штаб-квартира.
      Именно на таком самолетике хотел улететь несколько дней тому назад и Наджибулла, заранее отправивший свою жену Фатану Гайлани и двух дочерей в Дели. Однако охрана аэропорта, состоявшая из бойцов 53-й дивизии генерала Дустума, не пустила его туда, и ему пришлось вернуться в город, где он и спрятался. Никто толком не знает, где он, но все в городе с уверенностью говорят, что он где-то недалеко от своей резиденции, около кабульского "Кремля" - Арка. Всезнающие кабульские лавочники, делая таинственный вид и для вида оглянувшись вокруг, обычно шепотом на вопрос, где Наджибулла, отвечали, что "Гав" - т.е. бык, так уничижительно за его внушительные габариты называли Наджибуллу - в Меляли Моттахед - т.е. представительстве ООН в Кабуле. Представительство находится по соседству с виллой Наджибуллы, где он живет с 1986 г. после избрания генеральным секретарем Народно-демократической партии Афганистана (впоследствии переименованной в "Ватан" - "Отечество") и президентом страны.
      Быстро, сразу же после захода солнца темнеет. Над Кабулом зажигаются огромные, лиловые звезды, которые висят так низко над головой, что кажется, - если залезть на ближайшую горку, их можно просто срывать с неба как какие-то большие, светящиеся изнутри ягоды. Становится чуть прохладнее. В конце апреля в Кабуле днем градусов 25-27, а ночью прохладно, градусов 12-15 тепла. Климат здесь резко континентальный.
      Все оставшиеся в ДСНК - а нас всего четверо - по старой, заведенной много лет назад традиции, после того, как спадает жара и темнеет, выползают из домов и начинают прогуливаться вдоль по территории, ведя ничего не значащие, а порой и очень умные и многозначительные разговоры. Вообще-то жизнь во многих загранучреждениях России напоминает жизнь в отдаленных, изолированных военных городках. Те же проблемы, те же страсти, те же мысли, тот же стиль жизнь. Не всякий может выжить в таких условиях, когда все знают про всех все, не только, кто что сделал, но даже и кто что подумал по тому или иному поводу. Жизнь в таких условиях - это большая школа жизни и источник непреходящего опыта.
      Сделав пять-шесть ленивых кругов вокруг ДСНК и, обговорив план действий на завтра, расходимся по квартирам, предварительно отрапортовав в посольство по рации, что мы еще живы, на что нам отвечают, чтобы мы не засоряли эфир не кодированными сообщениями.
      Закончился еще один день в Кабуле. Засыпая, отмечаю про себя, что город уже давно - почти месяц - муджахеды не обстреливают ракетами. Это и понятно. Они на подходе. Зачем им портить и разрушать то, что они получат на днях, хотелось бы думать без боя, в целости и сохранности.
      На следующее утро собираемся как обычно в 8 утра в кабинете представителя ССОД в Кабуле, функции которого исполняет один из нас, и решаем, что двое будут уничтожать документацию, а двое других помогать афганским рабочим грузить мебель и холодильники в КАМАЗ, который должен в 9 утра прийти из посольства. Я иду уничтожать документы. Решаем, что жечь их надо в пустом фонтане внутреннего дворика, который ниоткуда не виден. И хотя все в Кабуле знают обо всем, выдавать афганцам то, что мы готовимся покидать ДСНК раньше времени, не хочется. Договариваемся, что афганских рабочих пускать в этот внутренний дворик не будем. Стаскиваем заранее приготовленные кипы бумаг к фонтану, и я иду с маленькой канистрой к машине, отливаю из нее поллитра бензина. Документы я до этого никогда не уничтожал, и опыта нет. Про себя чуть-чуть завидую посольским. У них, говорят, есть машинка для уничтожения документов, которая выпускает из себя даже не бумажную лапшу, а что-то похожее на жидкую пульпу. Однако это не моего ума дело. У них свои задачи, у нас свои. Но документы надо уничтожить. Сваливаю вместе с приятелем большую кучу бумаг в фонтан. Поливаем бензином и закуриваем. От зажигалки поджигаем чей-то читательский билет и бросаем его в кучу бумаг. Поначалу горит здорово, но посмотрев на почти два кубометра документов, которые надо спалить, понимаем, что это надолго. Однако до обеда мы с этим справились. Иду после торжественного акта уничтожения документов в душ, т.к. порядком вымазался.
      Когда возвращаюсь обратно, ко мне, запыхавшись, подбегает Рашид - командир взвода царандоя, все еще охраняющего нас. Он скороговоркой - на смеси языков дари и пушту, а так он начинает делать только тогда, когда не все в порядке (слава богу, что не перешел полностью на пушту, да еще на страшном для понимания дзадранском диалекте, а говорил он со мной на пушту раньше только когда узнал о взятии города Хоста муджахедами, где в тамошнем полку царандоя служил его брат), рассказывает о последних событиях в городе. Из его слов выходит, что муджахеды из отрядов Сайяфа без боя взяли печально известную тюрьму Пол-и Чархи, что в 15 километрах от города, и что якобы в центре Кабула идут бои с просочившимися муджахедами. Звоним в посольство и спрашиваем, что делать. Нас успокаивают, еще не вечер. Отряды Сайяфа действительно в Пол-и Чархи, но в Кабуле все спокойно. Лишь какие-то бандиты ограбили пару ювелирных лавок на набережной реки Кабул-Дарья в самом центре Кабула, но их якобы повязали. Но ночевать нам с сегодняшнего дня надо уже в посольстве. Это приказ. КАМАЗ, загруженный мебелью, уходит в посольство, и все мы уезжаем туда же - разгружать. Едем на РАФе и на "Волге". Все равно машины надо отгонять в посольство. Не оставлять же их муджахедам. Вся вторая половина дня уходит на разгрузку. Остаемся в посольстве и обедаем в тамошней столовой. Вкусно, дешево. Весь посольский люд сосредоточен, говорит ни о чем, делает вид, что все как обычно. Но заметно, что это не совсем так. Такую же сосредоточенность в наших дипломатах я видел только во время августовского путча 1991 г. в Москве, когда все столь усердно занимались своими прямыми обязанностями, что было ясно, что самое важное сейчас - это исполнять свою работу.
      Решаем искупаться в бассейне и возвращаться в ДСНК за вещами, чтобы уже окончательно переехать на жительство в посольство. В бассейне никого нет и видно, что им мало, кто пользуется. По воде плавают сухие листья. Раньше такого не было. Дежурный по бассейну - обычно кто-нибудь из посольских комендантов регулярно ходил с сачком по бортику и собирал листья. Вокруг открытого бассейна стоят большие платаны и сухих листьев от них много. Встречаем знакомого корреспондента одного из наших информационных агентств. Он недавно перенес гепатит с малярией одновременно. Лежал в военном госпитале в Ташкенте. Вернулся обратно в Кабул. Сейчас надо ему увозить все оборудование - а его много и оно ценное - из своего коррпункта, и хотя он рядом с посольством, одному ему это не осилить. После его хвороб поднимать тяжести ему нельзя. Идем к нему помочь грузить его аппаратуру - телетайпы, ксероксы, радиостанции, печатные машинки и т.п. в его машину. Делаем 4-5 рейсов. На это уходит несколько часов. По пути и в процессе погрузки - разгрузки обсуждаем все и вся. Естественно, говорим о том, кто как видит дальнейшее развитие событий. Анализируем. В общем - клуб пикейных жилетов. Сходимся на том, что Ахмад Шах Масуд - голова, да и Гульбеддин Хекматйар - тоже, да и Сабгатулла Моджаддади - тоже не лыком шит. В качестве компенсации за наши усилия корреспондент наливает нам по стаканчику виски "Гленфид-диш" со льдом, себе - нет, только что перенес гепатит, и поднимает тост, излюбленный в Афганистане - "За успех нашего безнадежного дела".
      Возвращаемся в ДСНК, грузим вещи в "Волгу" и "Тойоту" и приезжаем в посольство, заперев ДСНК на все возможные замки и оставив в нем бортовой УАЗ и старую "Ниву". Предупреждаем заместителя Рашида (сам он пошел домой перекусить), что уезжаем ненадолго, скоро вернемся, но по глазам лейтенанта видим, что он все понял. Его на мякине не проведешь. На улицах все по-старому. Подъезжаем к посольству. Заезжаем внутрь через аэсовские ворота (АЭС - это аппарат экономсоветника). Нам отводят квартиру на первом этаже дома, за магазином. Комнаты расположены не очень удачно. В квартире две комнаты окнами на забор, отделяющими посольство от внешнего мира и две комнаты с кухней окнами во двор "сефарата" - так на языке дари называется посольство. И хотя весь забор утыкан сигнализацией, и он высотой около двух метров, мы понимаем, что в случае серьезного дела от него толка не больше, чем бумажной стенки в традиционном японском доме. Кроме всего прочего, напротив забора пустырь этак метров в 200 шириной. Как раз, чтобы в удобный момент пригнать пару танков и начать гвоздить по нам. Дела хорошие. Но выбирать не из чего. Поселили в посольстве, и слава богу. Как старые и тертые "афганцы" разыгрываем, кому какая комната достанется. Мне "везет". Мне достается комната с окнами на забор. Комната маленькая. Оттаскиваю кровать к стенке, так чтобы она не стояла прямо напротив окна, и между стенкой и изголовьем ставлю старый железный письменный стол производства местной фирмы "Кабул феллез", что остался в наследство от тех, кто жил раньше. Какая никакая, а все-таки защита, по крайней мере от осколков. Выползаем из посольства - пока это еще можно, надо купить овощей в лавке наискосок.
      У стены посольства, рядом с главным входом, где в бетонной будке с толстенным броневым стеклом, которое отливает зеленовато-синим цветом, сидит дежурный комендант, видим девушку, явно не местную - да местную к стене посольства не пустил бы царандой, и явно не "шуравийскую" - советскую, мы их знаем наперечет. На ногах у нее мощные пыльные английские ботинки "Доктор Мартенс", тогда еще не известные в России, старые линялые джинсы, какая-то афганская размахайка из тонкой белой ткани, и поверх нее желтый жилет с огромным количеством карманов, в каждом из которых что-то лежит. Стандартная одежда западного корреспондента. На груди болтаются "Никон" и "Минолта", каждая под тысячу долларов. За спиной кожаный афганский кожаный рюкзак, а на голове косынка. Взгляд у нее усталый и какой-то отсутствующий.
      Подходим к ней, здороваемся, услышав английскую речь она чуть вздрагивает, потому что явно не ожидала ее услышать, и начинает, приняв нас за большое посольское начальство, скороговоркой рассказывать о своих приключениях. Она канадская "фри-ланс", т.е. корреспондент, не связанный контрактом с какой-нибудь определенной газетой, но сейчас приехала в Афганистан, надеясь написать серию очерков об исламской революции. Прилетела из Москвы сначала в Ташкент, потом поездом в Термез. Там переправилась через Аму-Дарью по т.н. "Мосту дружбы" на север Афганистана. Дустумовские пограничники документов не спрашивали. Она дала караулу по пять долларов на нос и они пустили ее в Афганистан. Далее наняла какое-то такси, которое ее за 40 долларов довезло за три дня через перевал Саланг до окраин Кабула. Мы слушали ее, развесив уши. Непонятно было, говорит она правду или нет. Мы потом, обсудив все, что она сказала, пришли к выводу, что наивным везет. Да к тому же она женщина. Женщину никто не тронет. Женщина может пройти почти всюду. Она, сама того не ведая, пересекла по крайней мере четыре зоны, каждую из которых контролировали самые разные муджахедские, да и не только муджахедские группы. Она никогда не была в Афганистане и ее наивность удивляет. Она подходит к этой стране с европейскими мерками, а они здесь не работают. Спрашиваем ее, где муджахеды и где правительственные войска. Она говорит, что по дороге видела много вооруженных людей, одетых в разные одежды, кто в афганские национальные, а кто и в какую-то мало понятную ей униформу. Иногда машину останавливали какие-то патрули, но таксист, немного говоривший на английском, раньше он работал в Пакистане, говорил им, что везет западную журналистку, которая хочет рассказать миру об исламской революции в Афганистане и о победе Ислама над неверными и те, подивившись на нее, пропускали машину. Где она пересекла т.н. линию фронта между правительственными войсками и отрядами Масуда, шедшими на Кабул, она не знает, но видела, что много каких-то русских грузовиков с вооруженными людьми в смешных беретиках (видимо, афганские паколи) ехали к Кабулу. Последний раз она видела их у перевала, переехав который, она въехала уже в Кабул. Это кранты, кирдык. Мы спрашиваем, когда она их видела. Час назад. Это перевал Хайр-хана. Этот перевал - то же самое, что Пулковские высоты, где их пересекает трасса Ленинград - Одесса, или Поклонная гора в Москве. На ночь глядя они в город не пойдут, а завтра обязательно придут.
      Выслушав ее рассказ и запугав ее последними кабульскими байками, советуем ей ехать в гостиницу "Интерконтиненталь". Там сейчас живут все западные корреспонденты, слетевшиеся освещать падение Кабула. Она поначалу с радостью соглашается, но, узнав потом, что кредитные карточки в этой стране не имеют хождения, и все хотят получать деньги налом, говорит, что ей бы что-нибудь попроще. Предлагаем ей ехать в гостиницу "Кабул" - дешевле, и в центре Кабула . Основные события будут развертываться там, но рекомендуем ей по ночам не включать свет и не маячить у окон. Тормозим такси и просим "драйвара " - т.е. шофера отвезти журналистку в гостиницу. Он с удовольствием соглашается. Это живые деньги, да еще валюта. Вообще в Кабуле все таксисты охотятся за иностранными корреспондентами. Их много. У них наличные доллары. Самым удачливым из них, кто встречает самолеты в аэропорту и кому удается прорваться за первую линию оцепления дустумовцев, стерегущих аэродром, удается договориться о том, чтобы их наняли на целые сутки, а еще лучше - на все время пребывания корреспондента в Афганистане. За это время можно заработать такие деньги, на которые потом можно будет кормить семью несколько месяцев. Тем более что не все журналисты еще знают, насколько дешево все в этой стране, даже по сравнению с Индией и Пакистаном, откуда прилетают большинство из них. Прощаемся, и надеемся, что, даст бог, увидим ее потом. Кабул - город не маленький, в нем и сейчас живет более двух с половиной миллионов жителей. Однако, судя по какой-то дичинке в ее глазах понимаем, что лезть эта бойкая канадка будет во все горячие места. А таких будет много. И хотя мы сидим в Афганистане уже по многу лет, кое-чего насмотрелись, однако не признаваясь ни себе, ни другим в этом, знаем, что нам будет хотеться увидеть, как творится история здесь, в этой стране, которую мы - каждый по своему - любим, и думаем, что немного понимаем. И поэтому мы с канадкой обязательно пересечемся.
      Доходим до лавки зеленщика. Держит ее хазареец, наш знакомый. Кварталы вокруг посольства в основном заселены этим народом. Покупаем овощей на ужин. Болтаем о том о сем с лавочником. Он рассказывает нам в подробностях, как отряды Сайяфа брали тюрьму Пол-и Чархи. Спрашиваем, откуда он так все хорошо знает. Он говорит, что один из его постоянных поставщиков "гашниза" - петрушки по-русски, и "лаблабу" - свеклы, живет рядом с этой тюрьмой, и раз в три дня привозит ему товар на ослике. Он приезжал сегодня утром и просто рассказал лавочнику о том, что видел вчера. С его слов, охрана тюрьмы быстро разошлась, увидев приближающиеся отряды Сайяфа, оставив при этом открытыми не только мощные ворота этой, похожей на крепость, тюрьмы, но и камеры тоже.
      Возвращаемся в посольство, ужинаем и идем играть в биллиард в посольскую биллиардную. Все по-старому. Прошел еще один день в Кабульской эпопее.